* * *
Наташа сидела в аэропорту, ждала сообщения о своем
рейсе. Рейс все время откладывали: сначала на три часа, потом на четыре.
Этим же самолетом улетал в Баку на гастроли болгарский цирк. Циркачи
расположились вольно, как цыгане: на полу, на креслах. Вокруг них бегали
промытые, расчесанные болонки, одного возраста и роста. Наверное, у них
в программе был свой собачий кордебалет.
Мимо Наташи прошел высокий мужчина, чем-то отдаленно
похожий на ее первого мужа. Времени было много, голова пустая, и от
нечего делать Наташа вспомнила свое первое замужество. В другом случае
она бы про него не вспомнила.
Они поженились, когда ей было восемнадцать, а ему
двадцать два. И тут же разошлись. Ну, не совсем тут же. Месяцев восемь
они все же прожили. Брак оказался непрочным. Как только схлынула
страсть, обмелела их река, обнажилось дно, а на дне всякие
банки-склянки, мура собачья. Они стали ругаться, ругались постоянно и
из-за ничего. Это болела их любовь, откашливаясь несоответствиями, и
наконец умерла. Но, разойдясь, еще долгое время продолжали встречаться и
продолжали ругаться. Они не могли быть вместе и не умели быть врозь.
Тема их ссор была примерно такова: Наташа считала мужа дураком, не
способным соответствовать ее красоте. Ей казалось, что фактор красоты
должен давать в жизни дополнительные преимущества, как, скажем, билет на
елку или продуктовый талон к празднику. А муж говорил, что красота –
явление временное и преходящее. Она обязательно уйдет лет через двадцать
и помашет ручкой. А его способность к устойчивому чувству, именуемому
«верность», – навсегда. Это не девальвируется временем. Так что он – муж
на вырост. Сейчас немножко не годится, зато потом – в самый раз. Но в
восемнадцать лет невозможно думать о потом. Жизнь представляется
непомерно долгой, кажется, что всего еще будет навалом и все впереди…
– Здравствуй, – сказала Наташа. – Только не удивляйся.
– А кто это? – насторожился он.
– Это твоя жена за номером один.
Настала пауза – такая длинная, что Наташа подумала: телефон разъединили.
– Алло? – позвала она.
– Я сейчас приду, – сказал экс-муж. – Куда?
Она назвала гостиницу и номер.
Положив трубку, занервничала. Было непонятно: зачем позвонила? Зачем позвала?
Надела белую французскую кофточку. Потом передумала и
поменяла на черную: к фигуре лучше, зато хуже к лицу. Надо было выбирать
между лицом и фигурой.
В дверь постучали скорее, чем она предполагала. Она
открыла и увидела своего первого мужа. Эти двадцать лет его слегка
расширили, плоскости щек стали больше. Но выражение лица и вся его
сущность остались прежними, и эта сущность откровенно выглядывала из
окошек больших зеленовато-бежевых глаз.
– Какая ты стала… – проговорил он и покивал головой, как
бы подтверждая свою правоту: красота миновала, как станция, и именно
через те самые двадцать лет, о которых он честно предупреждал.
– А ты совершенно не изменился, – ответила Наташа, подтверждая, что он каким дураком был, таким и остался.
Наташа действительно изменилась за двадцать лет. Если
сравнивать Наташину красоту с природой, то раньше она была луговая, а
стала полевая. Но кто знает, что лучше: луг или поле.
Удивительно было другое: они начали ссориться с той
самой фразы, на которой прервались двадцать лет назад. Как будто не было
этих двадцати лет и они расстались только вчера с этими же претензиями.
Потом спустились в ресторан поужинать. Выпили вина. Он
стал рассказывать, как долго и мучительно переживал свой разрыв с ней.
Женился потому, что боялся спиться.
– Но ведь пережил, – успокоила Наташа, уходя от неприятной темы и давая понять, что все плохое уже позади. В прошлом.
– Но ведь я переживал… – Он подчеркнул слово «переживал», настаивая на длинном куске жизни, отданном страданию.
– Страдать полезно, – как бы оправдалась Наташа. – Страдания формируют душу.
– Ерунда, – не согласился он. – Не помню, кто-то сказал:
«Счастье – вот университеты». Страдания иссушают душу. А из засухи
ничего путного не взрастает. Всякие сорняки вроде злости.
Он действительно оказался способен к устойчивому
чувству. Сначала он ее любил. Потом ненавидел. Теперь не простил.
Значит, она была с ним всегда.
Выпили еще. Наташа рассказала о своей диссертации. Она
изучала наследственный код маленьких мушек дрозофил. Дрозофилы – это те,
что любят фрукты. И мушки дрозофилы, летающие над фруктами, больше
похожи на пыль, чем на живые организмы. А она их скрещивала, изучала и
делала через них серьезные выводы, касающиеся всего человечества.
Первый муж рассказал, что после своего медицинского стал
специализироваться на зубном протезировании. У него прекрасные
заграничные фарфоровые материалы, и спрос на него превышает его
физические возможности. Подо всем этим подразумевалось, что денег – куры
не клюют и Наташа поторопилась тогда, двадцать лет назад. Сейчас он был
бы ей как раз впору.
– Ты замужем?
– Да, – соврала Наташа. Она была замужем, но не до конца.
– А ты изменяешь своему мужу?
Это был главный вопрос. Женская верность – вот его
главное требование к женщине, и, если Наташа отвечала этим требованиям,
значит, его утрата была невосполнима.
– Как тебе не стыдно? – удивилась Наташа.
– Так да или нет?
– Никогда!
Первый муж расстроился и поник. То, что в нем осело и
успокоилось за прошедшую жизнь, вновь всплыло со дна души, как бывает,
если в пруду поворошить палкой, и поднимаются тина и грязь, а может,
даже и череп с костями.
Потом они расстались. И это еще на двадцать лет. Город, в
котором он жил и работал, был маленьким, командировки туда были
случайностью, да и не в этом дело. Дело было во взаимной бесполезности.
Разойдясь с мужем, Наташе казалось, что она вновь выйдет
замуж очень скоро. Что стоит ей выйти на улицу и крикнуть: «Хочу
замуж!» – как тут же сбегутся толпы и выстроятся в длинную очередь. Но
она была наивна в своей самоуверенности. Поиском счастья занято все
человечество, а находят его единицы. Ну, десятки… Ну, даже сотни. Но что
такое одна сотня на все человечество… Однако Наташе удалось со временем
попасть в сотню, и даже в десятку, когда она полюбила Китаева,
профессора биохимии, автора четырнадцати блестящих открытий, в том числе
гипотезы о возрасте Земли. Казалось, что у него в голове не мозги, а
какая-то сверхмощная электростанция, которая генерирует идеи, заряжая
ими окружающих. Он раздаривал идеи направо и налево, был щедр, как
всякий талант, как курочка-ряба, которая несет золотые яйца и не дрожит
над каждым. Она знает, что следующее – тоже будет золотым.
Внешне Китаев был лысоват, желтоват, сух, походил на
камбоджийца, хотя не имел к этой стране никакого отношения. Он был похож
на мать, и с возрастом это сходство увеличивалось.
Наташа не замечала его некрасоты. Красавец у нее уже
был. Она видела Китаева своим собственным зрением, и все остальные
мужчины рядом с ним казались бледными и невразумительными, как десятый
оттиск через копирку.
Китаев долгое время не мог поверить в Наташину любовь,
потом все же поверил, а за долгие годы и попривык, как к жене, хотя
Наташа не была его женой. Женой считалась другая. Но эта другая ничему
не мешала, а Наташа ничего не требовала, и создалась возможность ничего
не менять. Постоянные перемены клубились в золотых мозгах Китаева, а к
внешним переменам он был холоден.
Иногда Наташе казалось, что завтра, именно завтра, а не
послезавтра, он сделает ей предложение – так глубоко было их прорастание
друг в друга. А иногда ей казалось, что этого не случится никогда.
Можно было бы не гадать, а прямо спросить, но в вопросах – и вообще в
словах – есть конкретность. Музыка – высшее из искусств, потому что она
не конкретна. Музыка и любовь должны быть вне слов. Во всяком случае –
вне вопросов.
Уважаемые читатели, напоминаем:
бумажный вариант книги вы можете взять
в Центральной городской библиотеке по адресу:
г. Каменск-Уральский, пр. Победы, 33!
бумажный вариант книги вы можете взять
в Центральной городской библиотеке по адресу:
г. Каменск-Уральский, пр. Победы, 33!
Узнать о наличии книги
в Центральной городской библиотеке им. А.С. Пушкина
вы можете по телефону:
32-56-09
Открыть описание
Комментариев нет:
Отправить комментарий