Вебер В. 101 километр, далее везде (Дружба народов. - 2012. - №7)

* * *

Меня будит голос из радиоприемника. Медленно вслушиваюсь в слова диктора. После музыкальной паузы текст повторяют: Пленум ЦК КПСС разоблачил Лаврентия Павловича Берию как английского шпиона и ярого врага партии и народа.

Тот день, 10 июля, был жарким, но с ветерком, в комнаты залетал запах цветущих во дворе лип. На кухне перед приемником сидели совершенно растерянные родители.

Позднее, взрослым, вспоминая эту сцену, я удивлялся, почему их так могло потрясти очередное “разоблачение” одного из вождей — их, проживших жизнь на фоне непрерывных партийных и административных чисток, смертных приговоров, их, переживших ссылку, лагерь, гибель большинства родных. Лишь начав реконструировать день за днем события четырех месяцев, прошедших со дня смерти Сталина, я понял, что люди прожили их в неизвестно почему и откуда появившейся уверенности, что навсегда минула опасность быть жестоко наказанным за поступки, кажущиеся наиболее естественными и разумными. Так, в 1951 или 1952 году маму, учительницу немецкого, вызвали в районо и строго упрекнули: она, мол, слишком много времени посвящает разговорному языку, чуть ли не онемечивает учеников. У себя, в школе рабочей молодежи, она не заметила, что уже не один месяц по всей стране идет кампания пропаганды пассивного знания языков, что преподавателям школ и институтов “настоятельно рекомендовано” побольше нажимать на грамматику и чтение со словарем. Гражданам за железным занавесом разговорный иностранный был
ни к чему.

Еще сонный, сажусь на колени к маме. “Сними сегодня же портрет в своем кабинете”, — советует мама отцу, завучу ФЗУ.

* * *

Шок от ареста Берии быстро прошел. Чувство надежды возвратилось. Надеялись на небывалые урожаи, на чудеса самой передовой в мире науки.

Одновременно решались земные проблемы. Например, где найти дров для печного отопления. Уголь потребляли только на производстве. Дрова выписывали на комбинате, но их хватало лишь на половину зимы. Мы бродили по улицам, собирали брошенные деревяшки, вылавливали из реки бревна-топляки от распавшихся плотов, пилили их ручными пилами и сушили в поленницах до зимы.

Но в основном дрова воровали, спиливали потихоньку старые березы в лесу или выкорчевывали пеньки на лесозаготовках. Самым простым было тащить дрова
с лесоскладов. Нас, мальчишек, ловили, но чаще всего отпускали с угрозой сообщить в школу. Порой эту угрозу выполняли, и пионеров прорабатывали на собраниях. Осуждения эти “преступления” в сердцах учителей и одноклассников, однако, не вызывали — воровством дров занимались все поголовно. “На лес и поп вор”, — приговаривал наш сосед Иван Ильич Алексеев, когда брал меня с собой рубить речной ивняк вдали от города.

* * *

Ходили слухи, что Берия выдал Западу много секретного, что он рыл туннель до Лондона, и что американцы от него узнали про все наши военные базы.

Ученики в школе говорили Нине Карловне, учительнице немецкого: зачем нам теперь немецкий, нынешний враг говорит по-английски. Нина Карловна, дочь латышского стрелка, кричала в ответ, что немецкий язык — язык классиков марксизма и что тот, кто его выучит, легко одолеет любой другой, тем более какой-то там английский. Когда она нервничала, то роняла пенсне, у нее появлялся сильный акцент, с носа на классный журнал сыпалась пудра, а на лице проступали бородавки.

Наши преподаватели немецкого часто сменялись. Второй учительницей была бывшая фронтовичка, она разучивала с нами на немецком песни военных лет, которые сама переводила на немецкий и заставляла это делать нас.

Третий учитель, прослуживший три послевоенных года в Германии, также прививал нам любовь к немецкому с помощью музыки, приходил на урок c аккордеоном. Он знал массу трофейных шлягеров: “Rosamunda”, “Das blonde Kдthchen”, “Komm zurьck”, “In der Nacht ist der Mensch nicht gern alleine”... От него я впервые услышал “Lilly Marlen” и даже делал попытки перевести ее на русский для нашего школьного эстрадного ансамбля.

* * *

В пионерский лагерь меня никогда не отдавали. Родители знали о моих антипатии к любым коллективным акциям и неумении постоять за себя.

Однако во всех городах, даже в самых малых, имелся городской пионерский лагерь, куда дети приходили утром, а вечером расходились по домам, что-то вроде летнего детсада для школьников. Являться туда надо было в пионерской форме. Располагались подобные “лагеря” при городских клубах, пионеры либо играли в помещении в настольные игры, либо учились маршировать под барабан на клубном дворе. В конце концов, мои родители поддались увещеваниям школьных педагогов, считавших, что полностью лишать меня атмосферы коллективного отдыха нельзя, что мне необходимо хотя бы две недели походить в этот самый лагерь.

В первый же день ко мне после утренней линейки подошел вразвалку рыхлый губастый дылда, взял мой галстук в свою большую лапу и, притянув к себе, приказал: “Ответь за галстук!” Я тогда еще не знал, что на это следует отвечать: “Не трожь рабоче-крестьянскую кровь, ее и так много пролито” или по блатному: “Не трожь селедку, она в масле”, и попытался высвободиться, но он держал галстук крепко и сообщил: “Всем, кто не знает ответа, положено в наказание от каждого честного пионера по щелбану с оттяжкой”. Меня отвели во двор, мальчики выстроились в очередь, чтобы соблюсти возникший еще в макаренковские времена обычай. Девочки стояли в стороне и с наслаждением наблюдали. Пионервожатый не обращал никакого внимания.

К обеду я был уже дома. Голова гудела, но я не плакал, не жаловался, мама ни о чем не спрашивала, кормила моим любимым молочным супом, картофельными клецками с творогом и виновато улыбалась. По тому, с каким выражением лица я снял галстук и закинул его в шкаф, она все поняла.

* * *

Советская власть в Карабанове за сорок лет своего существования успела построить лишь клуб и два-три многоквартирных дома для ИТР. Облик улиц определяли краснокирпичные фабричные казармы, деревянные бараки и избы с огородами и садами.

Не жившие в городах-текстильщиках средней полосы России вряд ли знают, что такое фабричные казармы, которые в народе называли просто “спальнями”. Было ли это название официальным, не знаю, но когда я позднее прочел у Зощенко “Спи скорей, твоя подушка нужна другому”, я воспринял его рассказ вовсе не как преувеличение, а как примету вполне реальной жизни моих товарищей, — своими глазами видел, как сменяли друг друга на полатях члены их семей, работавшие в несколько смен. Таких сооружений, как наши “спальни”, я потом нигде не встречал. Историки утверждают, что они были построены по специальному английскому проекту. Каменные двух- и трехэтажные строения длиной в сто-двести метров. В бесконечных коридорах узкие бессчетные каморки. Второй этаж разделяли две общественные кухни с огромными печами, духовками и шкафами, в которых держали чугунки и кастрюли. Общественные туалеты находились в торцовых частях здания. Печи топились снизу. В “спальнях” жили в основном рабочие комбината.

Уважаемые читатели, напоминаем: 
бумажный вариант журнала вы можете взять 
в Центральной городской библиотеке по адресу: 
г. Каменск-Уральский, пр. Победы, 33!  

Читать полностью 

 

Узнать о наличии журнала 
в Центральной городской библиотеке им. А.С. Пушкина
вы можете по телефону:

32-23-53 

 

Открыть описание

Здесь скрытый текст