1
Шулина в поселке не любили. Во-первых, какой-никакой,
а начальник, а во-вторых, торчал у него в голове один пунктик
(некоторые и прямо говорили — дурь), который усложнял людям жизнь. Ну,
пусть прямо так уж не усложнял, но и не облегчал, хотя условия для этого
облегчения вроде бы были, — вот, в каких-то трех километрах от поселка.
Но Шулин мешал, и его не любили…
Поселок назывался не слишком благозвучно — Временный.
Основали его в начале тридцатых годов действительно
как временный пункт на пути этапов, которые тогда гнали и гнали на
Север. Сначала на берегу реки Изьвы построили барак и пристань, казарму
для конвоя, потом контору, столовую, лавку… К пристани причаливал
пароходик, в него загружали сначала раскулаченных, потом врагов народа и
уголовников, спецпереселенцев, власовцев и пособников и везли за
полярный круг на угольные шахты, флюоритовые, титановые рудники…
Поначалу постоянного населения во Временном не было,
но постепенно понадобились кочегары, сторожа, повара, могильщики, врачи…
То одного, то другого зэка-доходягу оставляли здесь умирать, а если кто
выживал, оформляли на местные работы; появились и женщины, а там и
ребятишки стали рождаться.
В конце сороковых организовали во Временном
леспромхоз, оленеводческое хозяйство, возвели цеха рыбообрабатывающего
заводика; пристань превратилась в порт, и вдоль берега протянулись ряды
складов из шпал. Стала ощущаться нужда в рабочих руках, и потянулись
сюда вольнонаемные. После амнистии в пятьдесят третьем из катящегося с
Севера потока осело человек с полста освобожденных. Население вскоре
перевалило за тысячу. Во время хрущевских перекроек появился Временский
район.
Рос поселок, росли мелкие предприятия, появлялись новые должности, и людей требовалось все больше и больше.
Рубили тайгу, искали нефть, газ, руды, ловили красную рыбу, выделывали оленьи шкуры…
Правда, большим неудобством было то, что не удавалось
проложить во Временный и через него дальше круглогодичную автомобильную
трассу. Связать поселок и стоящие севернее деревни с железной дорогой.
Трасса была, но зимняя — через болота. Летом же единственным средством
связаться с внешним миром оставалась река. Пароходики и катера ходили
вверх-вниз по Изьве, доставляли почту, провизию, галантерею, привозили и
забирали пассажиров.
Хуже всего было в середине весны и в конце осени,
когда по реке шел лед, а болота еще не замерзали. И месяца три в год
Временный оставался островком, оторванным от остального мира.
Правда, в семидесятые и эту проблему решили —
неподалеку от поселка построили аэропорт. Небольшой — одноэтажное
кирпичное здание с кассой и стойкой регистрации, залом ожидания на
пятьдесят человек, буфетом, кабинетами сотрудников. Залили полосу для
самолетов местных линий, поставили ремонтную мастерскую, завезли
оборудование.
И после открытия рейсов Временный совсем уж приобрел
цивилизованный вид. Казалось, будет он теперь жить и жить, расширяться и
развиваться. Да так оно и
было — расширялся и развивался. Открыты были ветеринарное училище, курсы медсестер, оленеводческий и речной техникумы, оснащена судоремонтная база.
было — расширялся и развивался. Открыты были ветеринарное училище, курсы медсестер, оленеводческий и речной техникумы, оснащена судоремонтная база.
В конце восьмидесятых население к четырем тысячам
подступало. Говорят, рассматривался вопрос о присвоении Временному
статуса города. Правда, главным препятствием стало название, и пока
где-то наверху ломали голову, как его позвучнее переименовать, начались
девяностые.
Алексей Сергеевич Шулин приехал во Временный в
восемьдесят первом, когда аэропорт стал для местных уже привычным,
необходимым — одним из составляющих их жизни. Рейсы совершались
ежедневно (никто уже и не помнил о том, что первоначально аэропорт
создавался как вынужденное замещение автомобильному и водному
транспорту), за сорок минут — полтора часа можно было оказаться в
Печоре, Ухте, Воркуте, Сыктывкаре… Приехал Шулин сюда по распределению,
окончив Егорьевское училище, где получил профессию техника по хранению и
транспортировке горюче-смазочных материалов. До Временного год с
небольшим отработал в Печоре — набирался опыта.
Конечно, в детстве и юности мечтал стать летчиком.
Вырос в деревне Малый Ключ на востоке Башкирии. Вроде бы до Уфы сотня
километров, но настоящая
глушь — леса, бездорожье. И пролетающие над деревней самолеты казались воплощенным чудом. Все жители задирали головы и смотрели, следили за этими железными птицами.
глушь — леса, бездорожье. И пролетающие над деревней самолеты казались воплощенным чудом. Все жители задирали головы и смотрели, следили за этими железными птицами.
Лет с десяти Алексей знал, что станет летчиком и так
же будет летать над лесами, деревушками, мечтал, что на его самолет так
же будут завороженно смотреть пацаны.
Поступал в Оренбургское высшее летное, но не прошел
медкомиссию, и больше по совету училищных стариков (механиков, техников,
сторожей), чем по желанию, поступил на техника. “Все равно при
самолетах”, — успокаивал себя словами таких же, только на сорок лет
старше, неполучившихся пилотов.
Учился без особого рвения, равнодушно выслушал после
получения диплома, что направляют его в неведомый Печорский авиационный
отряд. Посмотрел на
карте — кружок почти по центру Коми АССР, вокруг синие штришки, обозначающие болота. Рядом синяя извилистая полоска — река…
карте — кружок почти по центру Коми АССР, вокруг синие штришки, обозначающие болота. Рядом синяя извилистая полоска — река…
Год в Печоре оказался лишь стажировкой,
акклиматизацией, своего рода курсом молодого бойца. Потом их, недавних
выпускников, выстроили на площади возле бюста Ленина, и в торжественной
обстановке командир отряда зачитал: “Иванов — аэропорт "Кипиево",
Кузнецов — аэропорт "Усть-Цильма", Шулин — аэропорт "Временный"…”
Во “Временном” работало тогда больше ста человек.
Алексей оказался почти без дела. Точнее, на подхвате, на побегушках.
Что-нибудь принести, помочь, убрать, переставить. Да, людей много,
работы — не очень. Как-то все было отлажено, отстроено, и казалось, что
так и будет течь жизнь. Постепенно старшие уйдут на пенсию, их заменят
молодые, которым к тому времени стукнет лет по сорок. А следующие,
прибывшие по распределению, будут ждать, набираясь опыта, своего часа
заняться серьезным делом.
Вся страна так жила — и шоферы, и комбайнеры со
сталеварами, и начальство вплоть до членов Политбюро. Неспешная,
постепенная смена поколений…
В восемьдесят втором Шулину выделили квартиру в
двухквартирном доме. В восемьдесят третьем он женился на местной девушке
Марии, еще через год родилась дочь, через два — сын.
Зарплата была неплохая, да и тратить ее было особенно
не на что. Продукты в основном свои, хрустали вроде как не нужны, двух
ковров хватило, чтоб украсить стены, очередь на машину длиннющая…
Копили, и летом (не каждое лето, понятно, но часто) летали на родину
Алексея, на море — в Анапу. В Ленинграде побывали однажды, и за три дня
обошли основные музеи, после — в Таллине у училищного друга Шулина.
Да, обыкновенная жизнь обыкновенных, как тогда
говорили, советских людей. Без роскоши, но и без ощущения припертости к
стене. Нормально жили, неплохо…
В восемьдесят шестом Шулин стал начальником склада ГСМ, в восемьдесят восьмом — старшим техником.
Жена Маша после декретов тоже устроилась в аэропорт —
кассиршей. Одной из семи. Работали тогда в две смены. Рейсов было
много, на все направления летали Ан-24, Як-40, Л-410, Ан-28. Ан-2
забирался в любой глухой угол…
Сейчас, спустя двадцать с лишним лет, то время
вспоминалось Алексею Сергеевичу светлым, счастливым. Но было там много
того, что мешало, раздражало, давило. И потому перестройку встретили не
то чтобы с восторгом, но уж точно с надеждой, что благодаря ей станет
лучше. Закончатся перебои с топливом, заменят старое оборудование,
здание аэропорта расширят, а то и новое отгрохают; перестанут с далекого
верху слать дурацкие приказы и распоряжения, невыполнимые из-за местных
природных условий… Да, много при так называемом застое было глупости,
вечно всего не хватало, требовали выполнять план перевозок, не слушая,
что, к примеру, летом люди летают активно, а зимой мало, и поэтому летом
можно пускать дополнительные рейсы, зимой же слегка сократить…
Предшественникам Шулина — начальнику склада горюче-смазочных материалов,
старшему технику, директору аэропорта — приходилось чуть ли не каждый
месяц мотаться в Печору, просить, требовать, изыскивать то одно, то
другое… Даже специальные люди тогда были, умеющие доставать, —
снабженцы…
А потом — бахнуло. Лопнуло и разлетелось то, что
казалось надежным, на века, несмотря на все проблемы и перебои… Да нет,
не прямо так взяло и бахнуло, если хорошенько все прокрутить в памяти.
Постепенно лопалось, почти незаметно, и в этом-то вся беда. Никто и
представить не мог, что мелкие лопанья в итоге развалят казавшееся
нерушимым.
В девяностом году рейс Временный — Печора сделали не
ежедневным, а пятидневным. Рейс Временный — Сыктывкар из пятидневного
превратился в трехдневный. Стали сокращаться и остальные. Дескать,
нерентабельно гонять полупустые самолеты… В девяносто втором работу
аэропорта перевели на одну смену, и сократили персонал до семидесяти
человек. Зал ожидания теперь на ночь запирали.
Особо всем этим никто не возмущался, тем более что
всю страну лихорадило. Думали: полихорадит и отпустит. И вернется как
было. Да и логика в сокращениях рейсов, работников все же имелась. Хоть
сердце сопротивлялось, но голова упорно находила логику. Защищала этим
сердце, что ли…
Потом как-то незаметно перестала работать система
оповещения пассажиров, и не раздавалось больше из динамиков бодрое и
внушительное: “Уважаемые пассажиры! Объявляется посадка…” Потом закрыли
туалет — система канализации оказалась слишком накладной, — люди стали
ходить в сортир на улице. Потом отключили световое табло. Потом
прекратились полеты в Сыктывкар, Ухту, а в Печору самолеты стали
отправляться два раза в неделю; связь с мелкими населенными пунктами
района осуществлялась от случая к случаю, — кто-то тяжело заболевал,
спецгруз нужно было доставить, строительную или дорожную бригаду…
Штат все сокращался и сокращался. Большинство
специалистов уезжало на юг, в города, другие находили работу в поселке,
третьи на пенсию выходили.
Когда в девяносто шестом Шулину предложили должность
начальника аэропорта, там работало двадцать семь человек. Мысленно
оглядевшись и перебрав их, оценив, он понял, что остался один
действительно способный занять эту должность, и согласился.
И даже тогда катастрофой не пахло. Просто было
отсечено все вроде бы необязательное, но необходимое для
функционирования сохранилось. Парк из трех Ан-2 оставался, связисты,
метеорологи выполняли свои обязанности, касса продавала билеты, техники
осматривали прибывающие самолеты, заправляли горючим, а при
необходимости могли дать срочный ремонт… И потому известие, поступившее в
конце девяносто восьмого, когда установилась зимняя дорога в большой
мир (специально дождались, что ли?), что аэропорт “Временный”
расформировывается, а на его основе оборудуется вертодром, стало ударом.
Вот тогда действительно бахнуло, лопнуло.
Хорошо запомнилось, как улетала из “Временного”
тройка Ан-2. Летчики погрузили свои вещи, кое-что нужное для самолетов.
Попрощались с Шулиным, с теми несколькими мужиками, женщинами, с
ребятишками, кто пришел на аэродром… Жили здесь летчики как чужие, в
гостинице, тяготились долгими сменами в этом поселке, а теперь выглядели
словно на похоронах. Да и провожающие… И вот забрались в самолетики,
завели моторы, погрели минут пять… Первая “Аннушка” побежала по полосе,
подрагивая крыльями. Взлетела. Побежала вторая, за ней — третья. Женщины
зарыдали, кто-то из мужиков снял шапку…
Некоторое время — дни, недели, наверное, — Шулин не
мог поверить. Как это? Значит, больше не сядут на полосу самолеты, не
взлетят. Не спустятся по трапу пассажиры, а вслед за ними пилоты и,
кроме Ан-2, конечно, — стройненькая, одним своим видом дарящая радость,
стюардесса.
Да, не мог поверить. Принимал и отправлял вертолеты, и
говорил себе, что это так, из-за дефолта. Где-то обваливаются банки,
падает курс рубля, разоряются бизнесмены, растет государственный долг, и
вот у них тоже ухудшение. Пройдет, все вернется, восстановится.
Земляки тоже не верили, при встрече спрашивали, когда
вернут самолеты. И тогда Шулину становилось стыдно, — стыдно было
отвечать, что не знает, стыдно, что именно при нем погиб аэропорт, что
среди восьми оставшихся в штате сотрудников его жена. Вроде как по блату
она уцелела… Но, впрочем, от этой последней причины стыдиться Шулина
вскоре избавили — штат сократили до трех человек: начальника и двух
сторожей. А в две тысячи третьем, когда аэропорт “Временный” вычеркнули
из реестра гражданских аэропортов Российской Федерации, остался один
Шулин. И начальник, и кассир, и диспетчер, и сторож… А что? — вертолет
приземляется, забирает пассажиров, поднимается. Зачем лишние люди,
лишняя трата финансов на зарплаты?
В конце две тысячи восьмого, когда бушевал очередной финансовый кризис, уволили и Шулина. Точнее, перевели на договор.
Уважаемые читатели, напоминаем:
бумажный вариант журнала вы можете взять
в Центральной городской библиотеке по адресу:
г. Каменск-Уральский, пр. Победы, 33!
бумажный вариант журнала вы можете взять
в Центральной городской библиотеке по адресу:
г. Каменск-Уральский, пр. Победы, 33!
Узнать о наличии журнала
в Центральной городской библиотеке им. А.С. Пушкина
вы можете по телефону:
в Центральной городской библиотеке им. А.С. Пушкина
вы можете по телефону:
32-23-53
Добрый день, дорогие друзья! Рады встрече. Замечательный блог! Удачи вам и всего самого наилучшего! С уважением, библиотека 89 и "89 библиотечных радостей".
ОтветитьУдалитьСпасибо, коллеги, у вас блог тоже интересный и познавательный!
Удалить