Глава 1
Новые бодрые
Зато я умная и красивая.
Если ей не везло, или денег не было, или ломался
каблук, или не выходило сдать экзамен с первого раза, или
жизнь подкидывала еще какой-нибудь гадкий сюрприз, она говорила себе:
«Ну и что? Зато я умная и красивая».
Иметь личное заклинание, короткое, одно на все случаи жизни, – хороший способ жить в мире со всем миром. Проверено годами.
Когда конфетно-букетная стадия отношений перешла в
стадию откровенных бесед, она спросила Бориса, есть ли у него такое
личное заклинание. Секретная персональная поговорка. Универсальный ответ
на все вопросы. Друг сердечный засмеялся, застеснялся и даже (по глазам
было видно) не хотел отвечать – она тогда уже его всего расшифровала и
знала: пытаясь уйти от искреннего ответа, он всегда рассматривает ногти
на левой руке, – но деваться было некуда, откровенность за
откровенность, и он открылся: есть заклинание, да. Звучит так: «Я, бля,
крут». Отлично, сказала она, мне нравится, только немножко грубо, а
нельзя без «бля»? Нельзя, строго ответил Борис. Надо, чтобы звучало, ну,
как бы... жестко. Чем жестче, тем лучше.
Потом, спустя время – было лето 2008-го, август, что
ли, двухнедельная война с грузинами, а по четвертому каналу ночью
показывали “Сalifornication” с Дэвидом Духовны – она попыталась пошутить
на тему его личной мантры. Ехали из гостей, Борис давил на педаль,
какой-то дурак его обогнал, он в ответ обогнал дурака, вышли гонки,
вечер, дождь, окраина Москвы, редкие фонари, ничего не видать, страшно, и
она сказала: прекрати, зачем тебе это надо всё? Затем, ответил он, не
снижая скорости. Она не любила, когда он слишком быстро гонял, и решила
съязвить. Потому что «ты, бля, крут»? А он обиделся, как мальчик, еще
прибавил ходу и ответил, с металлом, мрачно, громко, почти крикнул. Да,
я, бля, крут. И затеял тираду. А если кто-то не согласен, то я... – и
так далее, через слово матом. Очень грубо вышло. Она даже хотела
оскорбиться, потребовать остановить машину, выйти и поймать такси, но
тут дождь превратился в ливень, какие бывают только в Москве и только в
августе, предосенний, с грубыми, опять же, порывами ветра, зонтика она
не взяла и почла за благо заткнуться в тряпочку. И больше никогда на эту
тему не шутила.
А себе сказала: вот, опять меня обидели, любимый человек сделал больно, нахамил, но ладно, ничего; зато я умная и красивая.
Не выносила грубой брани, с раннего детства. Вообще
никакой грубости. Ей нравилось, когда всё спокойно. Без резких движений,
как сказала бы мама. Уютно, приятно. Мило. Она даже имя себе такое
придумала. Мила. Мама с папой назвали ее Людмилой, Люда тоже было
ничего, очень человечно, люди – Люда, и это влажное «лю» в начале,
приятный звук, словно чупа-чупс гоняешь меж нёбом и языком. В пятом
классе она так подписывала записочки подружкам: Лю.
Лю? Да.
Но «Мила» всё равно звучало лучше, а главное – более
подходило к самоощущению. И к фамилии тоже: «Мила Богданова» – шесть
слогов, четное число, делится и на два, и на три, а «Людмила Богданова» –
семь, никак не делится. А лучше, чтобы делилось, так гармоничнее.
Нумерология ее не увлекала, но цифры надо уважать. Особенно если десять лет работаешь только с цифрами.
А Борис был объективно не слишком красивый молодой
человек. Но и не урод, разумеется. Высокий лоб, волосы темные до плеч, а
плечи – мечта. Пятьдесят четвертый размер. Спортсмен, много лет таскал
штангу в зале, пять раз в неделю. На руках ходил.
Она, правда, рассмотрела его не сразу. Так часто
бывает. У многих ее подруг так было. У Маши так было, и у Светланы, и у
Лены, и у Кати. Хорошие ребята, как правило, ведут себя сдержанно или
даже скромно, стесняются, себя не навязывают, в компаниях хвосты не
распускают, а тихо сидят себе сбоку. Вообще, сбоку всегда интереснее,
чем в центре, в середине. В центре жизни – или компании, пусть даже
временной – тесно. Конкуренция, драка. А Мила не интересовалась
конкуренцией. Конкуренция – это скучно. Особенно терпеть не могла
бабскую конкуренцию за мужиков – это ужасно: помада ярче, задница
круглее, ноги длиннее – кошмар.
У них не сразу, не сразу началось. Когда сразу – это
один тип отношений. А когда постепенно, шаг за шагом, ближе, дальше,
опять ближе, совсем близко – это другой вариант, более надежный. А ей
хотелось именно понадежнее.
Она тогда была взрослой теткой двадцати шести лет и
как раз остывала после бурной истории с нефтяником, который в итоге
оказался не мужчиной, а подонком и гадом, каких мало; пожрал, сволочь,
почти два года жизни, запутал, измучил, всю душу вынул – и кинул,
цинично, беспредельно, как все нефтяники. Чего-чего, а кидать нефтяники
умеют. И кинутая девушка Мила в тот месяц – апрель, что ли, 2006-го – не
только не хотела новых отношений, а вообще ничего не хотела, с трудом в
себя пришла, пришлось даже перекраситься в брюнетку, по совету подруги с
психфака МГУ.
Веселый был год, 2006-й. Нервный, бурный,
по-хорошему дикий. Брюнетка, каблуки, ногти нарощенные, на шее бабушкин
кулон с аметистом (винтаж в моде), в плеере Диана Арбенина, черный
бюстгальтер под белой блузкой, двойная доза духов – так, в жестком
образе женщины с прошлым, заявилась на день рождения к Маше: ресторан,
за столом тридцать человек в возрасте от девятнадцати до сорока, а сбоку
– он. Жует брокколи. Все пиво пьют и вонзают вилки в колбаски
мюнхенские, а он трезвый (за рулем) и ест брокколи. Чисто московский
угар, все бодрые и пьяные, девочки в брюликах, мальчики в «омегах», и
кто-то уже кормит кого-то ягодкой с ложечки, а кто-то порывается
задвинуть свежий анекдот от Трахтенберга, который еще жив, и кто-то
взрывает окурком воздушный шарик, все вздрагивают и визжат – а он не
вздрагивает, у него самообладание. Скромником не выглядит, улыбается,
глаза блестят, бойко обменивается репликами – но только с ближайшими
соседями. Чуть набыченный – но в тот год самые умные мальчики
предчувствовали кризис и уже опять становились набыченными, как их
старшие товарищи десять лет назад, в девяностые. Слишком гладко всё шло,
слишком весело и бодро. А настоящие бодрые всегда знают, где у бодрости
берега.
Смешная вареная капуста в его тарелке появилась не
просто так. Всё было серьезно. Мужчина сидел на спортивной диете.
Куриные грудки четыре раза в день и овощи на пару, а по утрам – овсянка и
протеиновый коктейль. Но Мила еще не скоро узнала, что и как он ест по
утрам. Она в тот день даже имени его не узнала. Только взглядами
обменялись и потом еще столкнулись возле туалета, чтобы разойтись в
узком коридоре, он прижался к стене, она вежливо сказала «спасибо», а он
дружелюбно хмыкнул, пробормотал что-то простое, свойское: «Да ладно
вам» или «Да бросьте вы». Такое естественное, тестостероновое существо,
небритое, рубаха дорогая, но скромная, ничего особенного. В тот год
скромные естественные мужчины окончательно вышли из моды. Повсюду
утвердилась модель яркого самца: кто позер, кто холеный до неприличия,
кто на мотоцикле, кто под педика маскируется, чтоб карьеру сделать, – а
этот даже мускулы свои не выставлял напоказ. Хотя было что показать.
Потом он сказал, что в тот вечер устроился с краешка
вовсе не от скромности, а совершенно случайно. Но Мила отмахнулась.
Когда судьба сводит двоих, не бывает никаких случайностей.
А над правой грудью пламенела у нее тогда царапина.
Очень романтическая. Когда срывала с воротника брошь с бриллиантами,
чтоб в рожу нефтянику Жоре бросить его подарок, – острым концом застежки
глубоко разодрала кожу.
Кровь была, и больно.
В субботу проснулись рано, в половине восьмого.
Повалялись какое-то время, как тюлени, хотели включить телевизор, но
передумали: тишина была приятнее, особенно эта – городская, субботняя.
Дураки начинают праздновать выходные еще в пятницу вечером: пьют,
гуляют, потом спят до полудня. И только умные ребята знают, что нет
ничего лучше раннего утра субботы, когда все дураки спят.
Мила вздохнула, слабенько укусила сердечного друга за плечо и побрела в кухню.
Ночью ей был сон: в уюте некоего заведения –
ресторана или лобби дорогого отеля – человек с неприятным розовым лицом
сидел напротив и гнусавым баритоном говорил ей длинные сальности. Она
порывалась встать и уйти, но не вставалось ей и не уходилось, сидела и
слушала, а человек рассматривал ее, шикарно и легко одетую, и медленно,
по-лягушачьи моргал, и продолжал говорить, бесконечно и монотонно.
Сны – дело важное, их следует обдумывать только
днем. Но если к полудню сон уже забыт – значит, беспокоиться не о чем. И
Мила выбросила из головы гнусавого незнакомца.
Пришел Борис, весь в себе. Утренняя меланхолия.
Отодвинул ее от плиты. Приготовление завтрака считалось у них мужским
делом, но не по каким-то принципиальным причинам, а просто мужчина был
спортсмен и с ранней молодости привык сам себе готовить завтрак, а когда
у него появилась женщина – он стал и ей готовить, заодно. Омлет с
зеленью, сок четырех апельсинов, нагретая в тостере половина булочки
серого хлеба. Недорого и питательно.
Утро скреблось в окно, шершавое, бессолнечное, и
Мила захотела сказать что-то хорошее, но вместо этого долго и
внимательно наблюдала, как друг сердечный закидывается разноцветными
таблетками и капсулами (аминокислоты – по привычке, витамины – потому
что зима, кальций – чтоб реже ходить к стоматологу), как запивает
снадобья доброй дозой кофе, как лицо его, спросонья вялое, понемногу
твердеет. И заявила:
– Ты мне не нравишься последнее время.
А хотела сказать что-то хорошее.
На секунду испугалась – произнесла как собственница,
как начинающая дюймовочка-прошмандовочка из старого анекдота: «А здесь,
милый, мы поставим наш шкаф».
– Не парься, – ответил он. – Просто не выспался.
– Ты перестал нормально завтракать. Куришь много. Ты хотя бы кофе пей с молоком.
Он не ответил.
Сидели, как муж с женой на каком-нибудь двенадцатом
году брака, друг напротив друга, помешивали ложечками в чашечках, у него
чашечка синяя, привезли из Греции, у нее – желтая, привезли из Турции.
– Не парься, – повторил он. – Я набрал четыре лишних кило. Подсушиться не помешает. А кофе – ну, как бы... хороший диуретик.
– Ладно, – сказала она. – Тебе виднее.
– Если хочешь, я не буду курить при тебе.
– Боже, – сказала она. – Зачем вообще курить? Два года не курил – и вдруг закурил. Очень странно.
Борис посмотрел на нее, отвернулся.
– Сам удивляюсь. Но ты права. Ты грузи меня этой темой почаще. И я перестану.
– Еще чего, – возмутилась она. – Нашел грузчицу.
Москва – свободный город. Хочешь курить – кури на здоровье. Мы
договаривались, что никто никого грузить не будет. Каждый делает, что
хочет, а другой ему во всем помогает.
– Да. Но всё равно, ты права. Сброшу вес – и завяжу.
Она наскоро накрасилась, и пошли.
Суббота, декабрь – время покупать.
В этом декабре Мила каталась по распродажам на
собственной маленькой машинке. Еще летом купила. Сама, на свои,
заработанные. Борис помогал только советами. Как раз к началу зимы
научилась ездить. Поняла и дорогу, и правила движения, и знаменитый
неписаный этикет (уступить, моргнуть фарами, сам козел). А кто понял
московскую дорогу и ее неписаные правила – тот понял жизнь. Страх
прошел, и люди в соседних авто перестали казаться монстрами, умеющими
что-то такое, чего она не умеет.
И сейчас, плотным зимним утром, они вышли из дома
вместе – но от двери подъезда разошлись, каждый к своей машине. В этом
декабре этот момент ей особенно нравился. Не какие-нибудь кузнецы
счастья, вдвоем на ненаглядном, вскладчину купленном быдло-мобиле, за
недельным запасом харчей в дешевый супермаркет, а настоящие «новые
бодрые»: у него – своя тачка, у нее – своя, вышли вместе и разъехались
по своим надобностям. Пообедаем в городе? Созвонимся.
Из двора выкатились цугом, Борис – впереди. Потом
она, хулиганя, обогнала Бориса и показала язык, и посигналила
торжествующе, хотя моторчик у нее был втрое слабее, а колесики вдвое
меньше. Он засмеялся, закинул в рот сигарету, и поехали бок о бок, заняв
дорогу во всю ширину, благо по раннему времени пусто было везде.
Это он уговорил ее снять квартиру на окраине, совсем
в новом районе, где дороги широкие, где заранее продуманы проезды и
выезды из дворов. А не в тесном центре, где можно полчаса кружить вокруг
дома в поисках места для парковки. Сказал: «Купишь машину – поймешь».
Вот, купила и поняла.
А курить она его отучит.
На повороте из переулка на проспект он перестал
развлекаться, мощно наддал, обошел ее – и умчался, ввинчиваясь и
маневрируя. Но Мила успела заметить, как здорово Борис смотрится за
рулем. Голова наклонена вперед, тело же чуть завалено вправо, левый
бицепс напряжен, часы на запястье – как у опытных шоферов, циферблатом
вниз, где пульс. Серьезный мужчина по серьезным делам помчался, только
его и видели.
Такой никому не уступит. Ни сантиметра, ни копейки.
Об такого кто угодно зубы сломает.
Торчат сзади две выхлопных трубы, как некий фаллический символ с обратным знаком.
Я, бля, крут.
Уважаемые читатели, напоминаем:
бумажный вариант книги вы можете взять
в Центральной городской библиотеке по адресу:
г. Каменск-Уральский, пр. Победы, 33!
бумажный вариант книги вы можете взять
в Центральной городской библиотеке по адресу:
г. Каменск-Уральский, пр. Победы, 33!
Узнать о наличии книги
в Центральной городской библиотеке им. А.С. Пушкина
вы можете по телефону:
32-56-09
Открыть описание
Из аннотации:
ОтветитьУдалить"Андрей Рубанов, мастер реалистической прозы, автор романов «Йод», «Жизнь удалась», «Готовься к войне», а также фантастических «Хлорофилии» и «Живой земли», в новом романе «Психодел» взялся за тему сложную, но старую как мир: «Не желай жены ближнего своего», а вот героев выбрал самых обычных…
Современная молодая пара, Мила и Борис, возвращается домой после новогодних каникул. Войдя в квартиру, они понимают – их ограбили! А уже через пару недель узнают – вор пойман, украденное найдено. Узнают от Кирилла по прозвищу «Кактус», старого знакомого Бориса… Все слишком просто, подозрительно просто, но одна только Мила чувствует, что не случайно Кактус появился рядом с ее женихом, и она решает поближе с ним познакомиться. Знакомство становится слишком близким, но скоро перерастает в беспощадный поединок…"