Родари Д. Джельсомино в стране Лжецов

Глава первая.
Лишь только Джельсомино раскроет рот, мяч влетает в сетку ворот
Это история про Джельсомино, рассказанная им самим. Пока я дослушал ее до конца, я чуть было не оглох, хотя и набил себе в уши полкило ваты. Дело в том, что у Джельсомино такой громкий голос, что даже когда он говорит вполголоса, его слышат пассажиры реактивных самолетов, летящих на высоте десяти тысяч метров над уровнем моря.
Сегодня Джельсомино — знаменитый тенор. Он известен повсюду — от Северного полюса до Южного. Став артистом, он придумал себе новое звучное и, пожалуй, даже несколько пышное имя, которое я не буду здесь называть, потому что оно, наверняка, сотни раз попадалось вам в газетах. В детстве мальчика звали Джельсомино — Жасмин, и под этим именем он останется в нашей повести.
Так вот, жил да был обыкновенный мальчик, быть может, даже поменьше ростом, чем другие мальчишки, но голос у него был на редкость оглушительный, что выяснилось, едва он успел издать свой первый крик.
Когда Джельсомино родился — а произошло это глубокой ночью, — все односельчане вскочили с постелей, решив, что слышат фабричный гудок, зовущий их на работу. На самом же деле это плакал Джельсомино, пробуя свой голос, как это делают все только что появившиеся на свет малыши. К счастью, скоро он научился спать с вечера до утра, как это делают все порядочные люди, кроме журналистов и ночных сторожей. Теперь он начинал свой плач ровно в семь утра — как раз в то время, когда людям нужно просыпаться, чтобы идти на работу. Фабричные гудки оказались не нужны и скоро заржавели от бездействия.
Когда Джельсомино исполнилось шесть лет, он пошел в школу. Во время переклички учитель дошел до буквы «Д» и вызвал его:
— Джельсомино!
— Здесь! — радостно ответил новый ученик.
И тут же раздался грохот посыпались осколки, классная грифельная доска разлетелась на тысячу мелких кусков.
— Кто из вас запустил камнем в доску? — строго спросил учитель, протягивая руку за линейкой. Все молчали.
— Ну что же, начнем перекличку сначала, — сказал учитель. — Это ты запустил камень? — спрашивал он по порядку каждого ученика.
— Не я, не я, — отвечали испуганные мальчики.
Когда учитель дошел до Джельсомино, тот тоже встал и вполне искренне ответил:
— Это не я, синьор у…
Но не успел он произнести слово «учитель», как в ту же минуту оконные стекла с громким звоном посыпались на пол.
На этот раз учитель внимательно следил за классом и видел, что ни один из его сорока учеников не стрелял из рогатки. «Наверное, окно разбил кто-нибудь с улицы, — подумал учитель, — один из тех шалунов, которые, вместо того чтобы ходить в школу, разоряют птичьи гнезда. Поймаю-ка его да и отведу за ухо в полицию».
В то утро на этом все и кончилось. На следующий день учитель снова взялся за перекличку и опять дошел до имени Джельсомино.
— Здесь! — ответил наш герой, гордясь тем, что стал школьником.
«Трах-тарарах!» — сразу же откликнулось окно. Стекла, вставленные всего полчаса назад, посыпались на мостовую.
— Странное дело, — сказал учитель, — несчастья случаются всякий раз, когда я дохожу до твоего имени. А, все понятно! У тебя, мой мальчик, слишком громкий голос, от твоего голоса воздух сотрясается, как во время циклона. С сегодняшнего дня ты должен говорить только вполголоса, а иначе школа и все наше селение превратятся в развалины. Договорились?
Покраснев от стыда и смущения, Джельсомино попробовал возразить:
— Синьор учитель, ведь это же не я!
«Трах-тарарах!» — ответила ему новая доска, только что принесенная школьным сторожем из магазина.
— Вот тебе доказательство, — сказал учитель.
Однако, заметив, что у бедняги Джельсомино катились по щекам крупные слезы, встал из-за стола, подошел к мальчику и ласково погладил его по голове.
— Слушай меня внимательно, сынок. Твой голос может принести тебе либо много бед, либо великую славу. Пока же лучше, чтобы ты по возможности меньше пользовался им. К тому же всем известно, что слово — серебро, а молчание — золото.
С этого дня для Джельсомино начались адские муки. В школе, чтобы не наделать новых бед, он сидел, заткнув рот носовым платком. И все же его голос звучал до того громко, что товарищам по классу приходилось затыкать себе уши. Учитель старался спрашивать его как можно реже. Правда, нужно сказать, что Джельсомино считался примерным учеником, и учитель был уверен, что он всегда сможет дать правильный ответ.
Дома после первого же случая (он за столом стал рассказывать о приключившемся в школе, и от двенадцати стаканов остались одни осколки) ему было строго-настрого запрещено раскрывать рот.
Чтобы отвести душу, ему приходилось уходить подальше от селения: в лес, на берег озера или в поле. Когда он бывал уверен, что остался один и на почтительном расстоянии от окон своих односельчан, он ложился ничком на землю и начинал петь. Через несколько минут земля словно закипала — кроты, гусеницы, муравьи и другие подземные обитатели вылезали на поверхность и убегали за много километров, думая, что начинается землетрясение.
Только один раз Джельсомино забыл про свою обычную осторожность. Дело было в воскресенье на стадионе, во время решающей футбольной встречи.
Джельсомино не был заядлым болельщиком, но мало-помалу игра захватила и его. И вот под одобрительные возгласы болельщиков команда его села перешла в атаку. (Я точно не знаю, что значит «перейти в атаку», так как ничего не понимаю в футболе, но такое выражение употребил в своем рассказе Джельсомино, и я уверен, что вы его поймете — ведь вы же читаете спортивные газеты!)
— Давай! Давай! — кричали болельщики.
— Давай! — закричал во весь голос Джельсомино.
Как раз в этот момент правый крайний передавал мяч центру нападения, но мяч на полпути изменил направление и, движимый какой-то неведомой силой, влетел в ворота противника, проскочив между ног вратаря.
— Гол! — закричали зрители.
— Вот это удар! — воскликнул кто-то. — Видели, как он срезал мяч? А точность-то какая! Все рассчитано до миллиметра. У него золотые ноги.
Но Джельсомино, придя в себя, сразу же понял, что он наделал.
«Сомнений быть не может, — думал он, — этот гол забил я своим голосом. Придется мне молчать, а то иначе во что же превратится спорт? Нет, пожалуй, чтобы уравнять счет, придется забить гол и в другие ворота».
Во втором тайме ему представился удобный случай. Команда противника бросилась в атаку. Джельсомино закричал, и мяч влетел в ворота его односельчан. Легко понять, что сердце его при этом обливалось кровью. Даже спустя много лет, рассказывая мне об этом случае, Джельсомино заметил:
— Я скорее бы дал отрубить себе палец, чем забить этот гол, но ничего не поделаешь, волей-неволей пришлось забить.
Да, другой на его месте подыгрывал бы своей любимой команде, но только не Джельсомино — он был честный, искренний и чистый, как прозрачная родниковая вода. Вот таким он и рос, и стал юношей. Был он, по правде говоря, не очень высоким, скорее даже небольшого роста и скорее худым, чем толстым, — в общем, имя Жасмин ему вполне подходило. Будь у него имя потяжелее, глядишь, чего доброго, он нажил бы себе горб, нося его.
Джельсомино уже давно оставил школу и стал заниматься крестьянским трудом, да так и занимался бы этим всю жизнь, и мне не пришлось бы рассказывать вам о нем, не случись с ним пренеприятная история, о которой вы вскоре узнаете.
 Глава вторая. Джельсомино не повезло — против него поднялось все село
Oднажды утром Джельсомино вышел в свой сад и увидел, что груши уже созрели. Груши ведь всегда так поступают: не говоря нам ничего, они зреют себе и зреют, и в одно прекрасное утро вы видите, что они уже поспели и пришла пора их снимать.
«Жаль, — подумал Джельсомино, — что я не захватил с собой лестницы. Пойду-ка домой, возьму ее да заодно принесу шест, чтобы сбивать груши с самых высоких веток».
Но в этот момент ему пришла в голову другая мысль — вернее, просто небольшой каприз: «А что, если мне попробовать пустить в ход свой голос?»
И, решив так, он встал под деревом и не то в шутку, не то всерьез закричал:
— А ну-ка, груши, падайте!
Бах-бах-бабах! — ответили ему груши, падая дождем на землю.
Джельсомино подошел к другому дереву и проделал то же самое. Каждый раз, когда он кричал «Падайте!», груши отрывались от веток, словно только и ждали этого приказа и густо усыпали землю. Джельсомино очень обрадовался этому.
«Ведь так я сберегу немало сил, — подумал он. — Жаль только, что я раньше не додумался пользоваться голосом вместо лестницы и шеста».
В то время когда Джельсомино обходил свой сад, собирая таким образом груши, его увидел крестьянин, который мотыжил землю на соседнем участке. Он протер глаза, ущипнул себя за нос и, когда убедился, что все это не сон, побежал за женой.
— Пойди-ка погляди, — сказал он ей, весь дрожа. — Я уверен, что Джельсомино злой колдун.
Жена посмотрела, упала на колени и воскликнула:
— Да он добрый святой волшебник!
— А я тебе говорю, что колдун!
— А я тебе говорю, что святой волшебник!
До этого дня муж с женой жили довольно мирно, но тут он взялся за мотыгу, она за лопату, и каждый из них уже готов был с оружием в руках отстаивать свое мнение, когда крестьянин предложил:
— Пойдем позовем соседей. Пусть они тоже поглядят на Джельсомино, послушаем, что они скажут.
Идея позвать соседей и иметь предлог лишний раз почесать язычком понравилась жене; она бросила свою лопату и исчезла.
Еще до наступления вечера вся округа знала о случившемся. Жители разделились на две партии: одни утверждали, что Джельсомино — добрый волшебник, другие доказывали, что он злой колдун. Споры все больше разгорались, все росли, как растут волны на море, когда поднимается сильный ветер. Вспыхнули настоящие ссоры, и было даже несколько пострадавших. К счастью, легко. Один крестьянин, например, обжегся трубкой, так как в разгаре спора сунул ее в рот не тем концом. Полицейские совсем растерялись и не знали, что им делать. Они ходили от одной группы к другой и призывали всех к спокойствию.
Самые неистовые спорщики направились к саду Джельсомино — одни для того, чтобы взять себе что-нибудь на память о волшебстве, другие с намерением уничтожить сад, где жил злой колдун.
Увидев, что огромная толпа устремилась куда-то, Джельсомино решил, что вспыхнул пожар. Он схватил ведро и хотел уже было броситься на помощь, но увидел, что вся толпа остановилась у его дверей, и услышал такой разговор:
— Вот он! — кричали одни. — Он добрый волшебник!
— Какой там волшебник? Он злой колдун. Поглядите, у него в руках ведро. Наверняка заколдованное.
— Ради бога, отойдем подальше: если он плеснет на нас этой штукой, то мы пропали.
— Какой такой штукой?
— Да что вы, ослепли? В ведре адская смола. Если она попадет на человека, насквозь прожжет, и ни один врач никогда уже не вылечит.
— Он волшебник, волшебник!
— Мы видели, Джельсомино, как ты приказывал грушам поспевать — и они поспевали, приказывал падать — и они падали.
— Да вы рехнулись, что ли? — спросил Джельсомино. — Ведь всему виной мой голос. Просто воздух от него начинает сотрясаться, как при сильном урагане.
— Да, да, мы знаем! — закричала одна женщина. — Ты делаешь чудеса своим голосом!
— Какие там чудеса! Это колдовские чары! — надрывались другие.
Джельсомино бросил со злости ведро на землю, ушел в дом и закрыл дверь на засов.
«Кончилась моя спокойная жизнь, — думал он. — Теперь мне нельзя будет шагу ступить, чтобы за мной следом не бежали любопытные. По вечерам, перед сном, повсюду только и разговоров будет что обо мне. Я буду пугалом для маленьких детей, злым колдуном. Лучше мне убраться отсюда. В конце концов, что мне здесь делать? Родители мои умерли, лучшие друзья погибли на войне. Пойду-ка я бродить по свету да попробую найти счастье с помощью своего голоса. Есть же люди, которым платят за то, что они поют. Правда, это немного странно. Ведь по-настоящему не стоило бы платить людям за занятие, которое им самим доставляет удовольствие. Но все же за пение платят. Может, и мне удастся стать певцом».
Приняв такое решение, он сложил свои немудреные пожитки в вещевой мешок и вышел на улицу.
Ожидавшие его люди расступились, перешептываясь. Не глядя ни на кого, Джельсомино молча пошел по дороге. Отойдя довольно далеко, он обернулся, чтобы в последний раз посмотреть на свой дом.
Толпа все еще не расходилась, и люди указывали на него пальцами, словно он был привидением.
«А не сыграть ли с ними шутку, которой они заслуживают?» — подумал Джельсомино, и, набрав полную грудь воздуха, он крикнул во весь голос:
— До свидания!
Результат этого прощального приветствия сказался немедленно. Мужчины почувствовали, как неожиданный порыв ветра сорвал с них шапки. Старые дамы, у которых вдруг открылись лысины, похожие на очищенное яйцо, бросились вдогонку за своими париками.
— Прощайте, прощайте! — повторил Джельсомино, от души смеясь над этой первой в своей жизни шалостью.
Шапки и парики сбились в одну стайку, словно перелетные птицы, вспорхнули к облакам, движимые необычайной силой голоса Джельсомино, и через несколько минут скрылись из виду. Вскоре стало известно, что они умчались за несколько километров, а некоторые из них даже улетели за границу.
Через несколько дней и Джельсомино пересек границу и попал в самую необычную страну на свете.
 Глава третья. Джельсомино знакомится случайно с кошкой несколько необычайной
Первое, что увидел Джельсомино, попав в эту незнакомую страну, была серебряная монета. Она блестела на земле около тротуара у всех на виду. «Странно, что никто ее не подобрал, — подумал Джельсомино. — Ну, уж от меня-то она наверняка не уйдет. У меня было немного денег, но они еще вчера вечером кончились. Сегодня у меня во рту и маковой росинки не было. Но сначала я узнаю, не потерял ли ее кто-нибудь из прохожих».
Он подошел к кучке людей, которые, шушукаясь между со, бой, наблюдали за ним, и показал им монету.
— Синьоры, не обронил ли кто-нибудь из вас эту монету? — шепотом спросил он, чтобы не напугать их своим голосом.
— Убирайся прочь, — ответили ему, — да пореже показывай эту монету, если не хочешь нажить себе беды!
— Извините меня, пожалуйста, — пробормотал, растерявшись, Джельсомино и направился к магазину, вывеска которого заманчиво гласила: «Продовольственные и другие товары».
На витрине вместо ветчины и банок с вареньем красовались груды тетрадей, коробки с красками и стояли пузырьки с чернилами.
«Это, наверное, и есть другие товары», — подумал Джельсомино и в надежде купить чего-нибудь съестного вошел в магазин.
— Добрый вечер, — любезно приветствовал его хозяин магазина.
«По правде говоря, — удивился про себя Джельсомино, — я еще не слышал, чтобы пробило даже полдень. Впрочем, не стоит обращать на это внимание». И, как обычно, шепотом, который тем не менее слишком громко звучал для нормального уха, он спросил:
— Можно у вас купить хлеба?
— Пожалуйста, дорогой синьор. Сколько вам, пузырек или два? Красного или черного?
— Только не черного, — ответил Джельсомино. — А что, вы действительно продаете хлеб в пузырьках?
Владелец магазина расхохотался.
— А как же нам его продавать? Разве в вашей стране хлеб режут на куски? Нет, вы только посмотрите, какой хороший у нас хлеб! — И, говоря это, он показал на полку, где пузырьки с чернилами самых различных цветов стояли в ряд ровнее, чем солдаты в строю.
Кстати, во всем магазине не было и намека на что-нибудь съестное: ни корки сыра, ни яблочной кожуры.
«Не сошел ли он с ума? — подумал Джельсомино. — Пожалуй, лучше ему не перечить».
— Действительно, хлеб чудесный, — согласился Джельсомино и показал на пузырек с красными чернилами, желая услышать, что же ему ответит владелец магазина.
— Неужели? — сказал тот, весь просияв от такой похвалы. — Да, это самый лучший зеленый хлеб, который когда-либо был в продаже.
— Зеленый?
— Ну конечно! Извините, может быть, вы плохо видите?
Джельсомино был уверен, что перед ним пузырек красных чернил. Он уже собирался найти какой-нибудь предлог, чтобы убраться подобру-поздорову и отправиться на поиски более разумного владельца магазина, как вдруг его осенила мысль.
— Послушайте, — сказал Джельсомино, — я, пожалуй, зайду за хлебом попозже. А пока не скажете ли мне, где у вас продаются чернила высшего качества?
— Конечно, — ответил владелец магазина со своей постоянной любезной улыбкой на лице. — Посмотрите, вот напротив самый известный в городе магазин канцелярских принадлежностей.
На витрине магазина напротив были аппетитно разложены хлебы различных сортов, торты, и пирожные, и макароны, и горы сыра, висели колбасы и сосиски.
«Я так и думал, — решил Джельсомино. — этот торговец рехнулся и называет хлеб чернилами, а чернила — хлебом. В другом магазине, пожалуй, дело будет вернее».
Он вошел в магазин напротив и попросил полкило хлеба.
— Хлеба? — услужливо переспросил продавец.
— Видите ли, вы ошиблись. Хлеб продается напротив. Мы торгуем только канцелярскими принадлежностями! — И он с гордостью широким жестом руки обвел все обилие вкусных вещей.
«Теперь я понял, — решил про себя Джельсомино, — в этой стране нужно говорить шиворот-навыворот. Если ты назовешь хлеб хлебом, то тебя не поймут».
— Дайте мне полкило чернил, — сказал он продавцу.
Тот отвесил ему полкило хлеба и, завернув по всем правилам в бумагу, подал.
— Мне хотелось бы также немного вот этого, — добавил Джельсомино и показал на круг сыра, не рискуя его как-нибудь назвать.
— Немного ластика? — спросил продавец. — Сию минуту, синьор. — Он отрезал добрый кусок сыра, взвесил и завернул в бумагу.
Джельсомино облегченно вздохнул и бросил на прилавок только что найденную им серебряную монету. Продавец нагнулся, разглядывая ее несколько минут, подбросил раза два над прилавком, чтобы послушать, как она звенит, потом принялся рассматривать ее через увеличительное стекло и даже попробовал на зуб. Наконец он недовольно вернул ее Джельсомино и холодно заметил:
— К сожалению, молодой человек, ваша монета настоящая.
— Тем лучше, — доверчиво улыбнулся Джельсомино.
— Как бы не так! Повторяю вам, что эта монета настоящая и я не могу ее принять. Идите своей дорогой. И вообще будьте довольны, молодой человек, что у меня сейчас нет желания выйти на улицу и позвать полицейского. Разве вы не знаете, что ждет тех, кто пускает в оборот настоящие деньги? Тюрьма!
— Но я…
— А вы не повышайте голос, я не глухой. Ступайте, ступайте и возвращайтесь с фальшивой монетой, тогда товар и получите. Глядите, я даже не разворачиваю пакеты. Они будут лежать для вас здесь в сторонке, ладно? Спокойной ночи.
Джельсомино засунул в рот кулак, чтобы не закричать. И пока он шел от прилавка к двери, между ним и его голосом произошел такой разговор:
Голос: Хочешь, я воскликну: «А-а!», и у него разлетится вдребезги вся витрина?
Джельсомино: Прошу тебя, не делай этого. Ведь я только что попал в эту страну, у меня и так идет здесь все вкривь и вкось.
Голос: Но мне нужно вырваться наружу, иначе мне конец. Ты же мой хозяин, придумай, как лучше поступить.
Джельсомино: Потерпи, вот выйдем сейчас из магазина этого ненормального. Я не хочу разорять его. В этой стране творится что-то странное.
Голос: Тогда поторапливайся, я больше не могу. Поспеши. Еще минута — и я закричу… Еще минута — и все пропало!
Джельсомино пустился бегом, свернул в безлюдную улочку чуть пошире переулка, быстро огляделся. Вокруг не было ни души. Тогда он вынул кулак изо рта и, чтобы освободиться от злости, переполнявшей его, испустил короткое: «А-а!» Послышался звон разбившегося уличного фонаря а стоявший на одном из балконов цветочный горшок закачался и рухнул на мостовую.
Джельсомино вздохнул:
— Когда у меня будут деньги, я вышлю их по почте городскому управлению за разбитый уличный фонарь, а на балкон поставлю новый горшок с цветами. Как будто ничего больше не разбилось?
— Нет, ничего, — ответил ему тоненький голос, и кто-то два раза кашлянул.
Джельсомино поискал, кто бы это мог говорить, и увидел кошку, или во всяком случае существо, которое издали можно было принять за кошку. Прежде всего, кошка эта была красная. Какого-то особенно густого красного или даже бордового оттенка. У нее было всего три лапы. И наконец, что самое удивительное, это была нарисованная кошка, вроде тех фигурок, которые ребятишки рисуют на стенах.
— Как! Говорящая кошка? — удивился Джельсомино.
— Да, я несколько необычная кошка и признаю это. Я, например, умею читать и писать. Но, кроме всего прочего, я дочь школьного мела.
— Чья ты дочь?
— Одна девочка нарисовала меня на этой стене кусочком цветного мела, который она стянула в школе. Но поскольку в этот момент показался полицейский, она впопыхах убежала, успев нарисовать мне всего только три лапы. Вот и вышла я хромая. И поэтому я решила назвать себя Кошкой-хромоножкой. К тому же я покашливаю немного. Ведь самые холодные зимние месяцы мне пришлось провести на довольно сырой стене.
Джельсомино взглянул на стену. На ней остался лишь отпечаток от Кошки-хромоножки, как будто рисунок отделился от штукатурки.
— Но как же ты сумела выпрыгнуть? — спросил Джельсомино.
— А за это я должна поблагодарить твой голос, — ответила Кошка-хромоножка. — Если бы ты крикнул посильнее, то, вероятно, продырявил бы стену, и вышла бы неприятность. А так мне просто повезло. Ох как здорово ходить по земле, пусть даже на трех лапах! У тебя, кстати, только две ноги, и тебе как будто хватает, правда?
— Еще бы, — согласился Джельсомино, — для меня этого даже слишком много. Будь у меня только одна нога, я бы не ушел из дому.
— Ты не очень-то весел, — заметила Хромоножка. — Что с тобой стряслось?
Джельсомино собрался было начать рассказ о своих злоключениях, как вдруг на улочке показался настоящий кот, на четырех лапах. Но он, вероятно, был углублен в свои мысли и даже не обернулся, чтобы взглянуть на наших друзей.
— Мяу! — крикнула ему Кошка-хромоножка. На кошачьем языке слово «мяу» означает «привет». Кот остановился. Он казался удивленным, скорее даже оскорбленным.
— Меня зовут Кошка-хромоножка, а тебя как? — поинтересовалась нарисованная кошка.
Настоящий кот, казалось, колебался, отвечать или нет. Потом неохотно пробормотал:
— Меня зовут Барбосом.
— Что он говорит? — спросил Джельсомино, который действительно ничего не понимал.
— Говорит, что его зовут Барбосом.
— Да разве это не собачья кличка?
— Именно так!
— Никак не возьму в толк, — сказал Джельсомино. — Сперва продавец захотел мне всучить чернила вместо хлеба. Теперь этот кот с собачьей кличкой…
— Дорогой мой, — пояснила Кошка-хромоножка, — кот думает, что он собака. Хочешь послушать? — И, обратившись к коту, она его сердечно поприветствовала: — Мяу!
— Гав-гав! — разозлившись, ответил кот. — Постыдись, ты же кошка, а мяукаешь!
— Да, я кошка, — ответила Кошка-хромоножка, — хотя у меня всего только три лапы, нарисованные красным мелом.
— Ты позор нашего рода. Ты обманщица, убирайся прочь. Я не желаю больше терять ни минуты на разговоры с тобой. Да, кстати, и дождь собирается. Пойду-ка я домой за зонтиком. — И кот пустился прочь, то и дело оглядываясь и лая.
— Что он сказал? — спросил Джельсомино.
— Он сказал, что пойдет дождь.
Джельсомино взглянул на небо. Над крышами домов сияло солнце, и даже в морской бинокль невозможно было бы разглядеть ни одной тучи.
— Будем надеяться, — сказал мальчик, — что все ненастные дни в этом краю будут походить на сегодняшний день. Мне кажется, что я попал в страну, где все шиворот-навыворот.
— Дорогой Джельсомино, ты просто очутился в Стране лжецов. Здесь все по закону обязаны врать. И горе тем, кто говорит правду. Их так штрафуют, что шкуру сдирают вместе с хвостом.
И тут Кошка-хромоножка, сумевшая многое узнать со своего наблюдательного пункта на стене, подробно описала мальчику Джельсомино Страну лжецов.

Уважаемые читатели, напоминаем: 
бумажный вариант книги вы можете взять 
в Центральной городской библиотеке им А.С. Пушкина по адресу: 
г. Каменск-Уральский, пр. Победы, 33! 
Узнать о наличии книги вы можете по телефону:

32-23-53.

Открыть описание

84 Р 60 Родари, Джанни (1920-1980). Джельсомино в Стране лжецов / Д. Родари ; перевод с итальянского Александра Махова ; иллюстрации Владимира Канивца. - Москва : Эксмо, 2013. - 181 с. : ил. Имеются экземпляры в отделах: всего 2 : аб (1), ЦДБ (1)