Весть о его смерти пришла сегодня утром вместе со снегопадом. Словно черный вихрь, налетев, выжег все изнутри. В ту минуту я спросила себя, уж не совершила ли маленькую промашку. Я не знала даже его имени; он так и не узнал моего; фамильярность не в моем духе. Видит Бог, однако, как я его ненавидела.
Я не скорблю. Я даже не грущу. Не прыгаю от радости, но и не страдаю. Немного сухо во рту. Вот самое досадное, когда нашим любовникам вздумается умереть: они напоминают нам, что и мы не бессмертны. Тактичность никогда не входила в число достоинств господина де Вальмона.
Я не скорблю. Я даже не грущу. Не прыгаю от радости, но и не страдаю. Немного сухо во рту. Вот самое досадное, когда нашим любовникам вздумается умереть: они напоминают нам, что и мы не бессмертны. Тактичность никогда не входила в число достоинств господина де Вальмона.
Полагаю, я должна бы плакать, случай самый подходящий; но я неспособна оплакивать этого человека. Напрасно я жму на слезную железу, тереблю мускул, терзаю плоть. Все во мне пересохло. Я ни о чем не думаю. Ничего не чувствую. Сердце обуглилось; эмоции зачерствели: госпожа маркиза не оплакивает отслуживших свое любовников.
* * *
Мне не понадобилось много времени, чтобы оказаться лицом к лицу с самой собой. Это устройство мне так хорошо знакомо, до мельчайшего винтика, до последней пружинки: холодное, как сталь, отлаженное, как автомат, и наделенное юмором не больше волчьего капкана.
Любовь моей жизни умирает, а я только и могу смотреть из окна своей спальни на заснеженный двор. Сколько часов стою я так, неподвижно, созерцая этот безупречно ровный квадрат с такими ясными и четкими линиями? Девственно чистый снег походит на тяжелый итальянский бархат. Этой прозрачно-белой красоте, наверное, можно подобрать и лучшие метафоры, но я не родилась поэтом. В белом квадрате я вижу белый квадрат, и только. Я не жестикулирую. Не скулю. Не сочиняю стихов. Стою и спокойно созерцаю мой квадрат, такой неотвратимо квадратный.
Математическая очевидность завораживает меня — всегда завораживала. Я подозреваю, что там, под этим слоем снега, кроется ответ на все мои вопросы. Не знаю какой, но я ищу; я жду. Времени у меня достаточно. Терпение — лучшая из моих добродетелей.
Если долго стоять у окна, глядя в одну точку, слезы рано или поздно прольются. Я знаю эту механику: реакция чисто физиологическая. Но сейчас это максимум, что может извлечь из себя устройство в отношении любовной горести.
* * *
Снег валит, все окутано белизной, метет метель: Париж сгинул, утонул под снегом, а мое затекшее тело начинает жаловаться на судороги.
Контуры тают; линии размываются; истинное, ложное — все смешалось; квадратный квадрат исчез; а истина — моя истина — заставляет себя ждать. В глазах туманится; вся эта чистота жжет их; я больше ничего не вижу, только белое на белом, до того белой белизны, что кажется голубым.
Говорят, Америки — голубые.
* * *
Свет переменился. Который может быть час? Неужели я простояла весь день, глядя на падающий снег? Башни собора Парижской Богоматери исчезли, поглощенные тьмой. Голые кроны деревьев бьются на ветру. Их ветви отчаянно взывают о помощи к равнодушному небу. Я чувствую, как злой сквозняк задувает в спину. Похоже, все демоны госпожи маркизы вышли сегодня на прогулку.
Вошла Виктуар, чтобы зажечь свечи. Я едва слышу, как она ступает по паркету. Безупречно вышколенная, она не задерживается. Бесшумно притворяет за собой дверь. По тишине, царящей в комнате, она знает, что нынче вечером меня ни для кого нет.
Я бьюсь, точно одержимая, в этом безмолвии. Слишком много слов стоит поперек горла. Впереди бесконечная ночь.* * *
Пламя свечей борется с потемками, напрасно, ибо небытие все равно победит. В комнате свет, ночь черна, и я вижу в стекле свое отражение, но не узнаю его в этом зеркале-незеркале. Это лицо, наполовину съеденное тьмой, могло бы быть лицом по случаю, еще одним лицом в мою коллекцию, совсем новым лицом; а что, если лицо это — лишнее? Есть предел женскому тщеславию.
Стекло затуманилось от моего дыхания, испарина тотчас превращается в иней; и мое отражение стирается, окованное льдом. Я вывожу на стекле знак моей победы, без сомнения, это одна из лучших моих побед — возможно, даже мой шедевр. Я говорю это быстро и без особой убежденности, с самодовольством, присущим тем, кому недостает уверенности в себе. Вальмон умер, Турвель при смерти, шампанское ждет: вот что я называю уложить одним выстрелом.
* * *
Большое V, знак победы, еще и первая буква его имени. Ирония совпадения вызывает у меня подобие улыбки, но эта полуулыбка колеблется, тужится и выглядит очень неестественной для такой женщины, как я.
Уважаемые читатели, напоминаем:
бумажный вариант книги вы можете взять
в Центральной городской библиотеке по адресу:
г. Каменск-Уральский, пр. Победы, 33!
Узнать о наличии книги
в Центральной городской библиотеке им. А.С. Пушкина
вы можете по телефону: 32-23-53
Открыть описание
Из аннотации: "Молодой бельгийский писатель Лоран де Грев решился на смелый шаг: продолжить один из самых знаменитых романов в истории мировой литературы — «Опасные связи» Шодерло де Лакло. В романе «Дурной тон» автор предоставляет слово маркизе де Мертей. Читатель узнает о том, что предшествовало событиям «Опасных связей» и о дальнейшей судьбе маркизы. «Маркиза де Мертей — не чудовище, — говорит автор. — Она — современная женщина в отжившем мире»
ОтветитьУдалить