пятница, 13 октября 2017 г.

Попов В. Плясать до смерти

 – Ну, ждите! Скоро, даст бог, станете папашей! А вам надо бы настроиться посерьезней! – Это она Нонне. Та хихикнула.
   – Ну? Ты поняла? – отстраняясь от нее, произнес я строго.
   – Нися – во-о! – бодро проговорила она.
   Мы поцеловались, и она с сумкой на плече ушла в гулкие кафельные помещения – стук шагов затихал. Я стоял, прислушивался и, когда он окончательно затих, вышел.
   Нет. Домой не пойду. Не высижу! Мама, я думаю, поймет, что я где-то переживаю.
   Нашел двушку. Диск, как было принято в те годы, крутился с трудом, приходилось вести каждую цифру по кругу не только туда, но и обратно. Упарился!
   – Алло!
   – Ну? – мрачно произнес Кузя.
   Что за тон? Чуть было, обидевшись, не повесил трубку, и тогда прощай, двушка! Но вовремя сообразил, что мрачность относится к его делам, не к моим. Продолжил:
   – Новостей пока нет. Увез в роддом.
   – И моя… с ребенком вернется, – проговорил он.
   – Как?! Она же вроде не?..
   – Заходи, – буркнул он и повесил трубку.
   Кузина новость сразила меня: его Алла тоже решила завести дитя! Причем, как грустно сформулировал Кузя, “внеполовым путем”. Не то что Алла так уж была равнодушна к вопросам пола, скорее наоборот. Но процесс зачатия как некая обязаловка плюс время вынашивания, потерянное для дел, претили ее бурной натуре. И тут захотела все с разлету решить, победив природу.
   – В Нижний поехала, к себе. У нее там сестра померла в родах.
   – Но там, видать, и отец есть? – предположил я.
   – А ее это не волнует! – воскликнул он.
   Да, дикое ее упрямство знакомо, особенно ему.
   – Все! Теперь покоя мне больше не будет! Теперь я тут так… окурок! – Кузя раскинулся на любимой софе, на медвежьей шкуре, где он любил уютно лежать с антикварной пепельницей, утыканной окурками, как пень опятами. В последний раз?
   Высокие, закругленные сверху окна. Вечерняя заря осветила ковры, бронзовые рамы, фарфоровые вазы. Скоро тут пеленки будут висеть. Как, впрочем, и у меня! Но, переживая за друга, о себе как-то забыл.

   – Ясно! Рожать ей неохота! – вещал Кузя. – А вот так – можно! И исключительно ради того, чтобы все это (широкий жест) не досталось вашему бедному дитю!
   – Как?! – воскликнул я.
   Оно еще даже не родилось, а с ним уже борются! Что за судьба?
   Кинулся к телефону:
   – Сейчас. – Лихорадочно набрал номер и попал сразу, и мне сказали, что у меня родилась дочь!
   – Ура! – вскричал я. – Дочь!
   – Ну вот, это другое дело! – отозвался Кузя. – Такую наследницу я и хотел! Во всяком случае…
   – …она не будет тут тебе мешать! – рассудительно произнес я. – А войдет… когда нужно, – мягко сформулировал.
   – …когда нас уже не будет! – довольный, подхватил Кузя. Такой ход его устраивал: сколько лет еще можно тут будет лежать! – И этой, надеюсь, тоже уже не будет. – Он мечтательно уставился на портрет жены кисти великого мастера. Коллекция у них бесподобная! И пойдет – кому? – А так, при живом мне! – Он вскочил, злобный.
   – С нашей стороны о таком не может быть и речи! – вкрадчиво продолжал я. – Только после смерти! Надеюсь, и моей! – добавил я щедро.
   – Вот это разговор! – подхватил он. – А то этот… уже завтра приезжает! Хоть уходи!
   Я сочувственно помолчал. Кузя вытащил бутыль. Разлил по бокалам:
   – Ну…
   Утро мы встретили песнями. Причем не в каком-нибудь затхлом помещении, а посреди Невы! Вы, наверное, думаете, что я оговорился: откуда же – “посреди”? Чистая правда.
   Возникает второй вопрос: а что же мы делали посреди Невы на рассвете? Ответ прост и естественен: плыли! А что еще можно делать посреди Невы? В те годы под Кузиной квартирой на канале Грибоедова стоял его катер; полночи мы плыли против течения, пытаясь сгоряча выйти в Ладогу, но устали бороться с волнами, вырубили мотор и теперь медленно сплавлялись обратно. Блаженство – после упорной борьбы! За Смольным собором вставало солнце. Потом мы на время ушли во тьму под Литейным мостом, и, когда снова увидели просторы, солнце палило уже вовсю. Тишь и гладь была как на деревенском пруду. Стрекозы садились на воду. Сперва едва слышно, потом ощутимей стал приближаться треск. Мы подняли наши снулые головы. Из-под далекого Дворцового моста (какой вид!) вылетел катер, понесся по широкой дуге, вздымая бурун.
   – Похоже, к нам, – оценил я его траекторию.
   – К тому же – милиция, – опасливо добавил друг.
   Так и есть. Катер заглох прямо напротив нашего, осел в воду. Два стража порядка внимательно глядели на нас. Мы, как могли, приосанились. Законопослушный и, я бы сказал, пугливый Кузя даже обмакнул ладошку в Неву и пригладил чуб. Этот жест, видимо, убедил их в нашей лояльности. Стражи переглянулись и пришли к какому-то соглашению.
   – Водка нужна? – строго спросил первый.
   Теперь уже переглянулись мы. Не скрою, с восторгом. Под видом милиционеров нас навестили ангелы!
   – Почем? – охрипшим от волнения голосом спросил Кузя.
   Ангел назвал такую цену, что мы всплеснули руками!
   – Почему же такая дешевая-то?! – вскричали мы.
   – Конфискованная! – строго сказал ангел, давая понять: свое дело блюдут. – Лишнего нам не надо!
   – Дайте, дайте! – закричали мы, жадно протягивая дрожащие руки.
   Плавный дрейф с легкими покачиваниями прервался коротким стуком. Мы открыли глаза. Нос стукался о гранит. Мы как раз подплыли к широкой лестнице, ведущей на набережную. Кончик причального троса сам тыкался в ржавое кольцо. Нас ждал заслуженный отдых.
   Заслуженно отдохнув, мы проснулись посвежевшими. Бодро поднялись, качнув катер. В зеркальную гладь Невы ушли мелкие волны.
   – Ну что? Легкий завтрак? – предложил я.
   Взбежав по гранитной лестнице, мы вошли в шикарный дворец, в котором располагался тогда Дом писателя.
   В просторном полутемном баре окнами на Неву в этот утренний час было пусто. Высокий усатый бармен Вадим протирал со скрипом стаканы.
   – Сегодня что-то вано! – Вадим мило картавил.
   – Да мы это… приплыли, – не совсем понятно пояснил я, махнув в сторону окна.
   – На водке? – поинтересовался Вадим.
   – Да. На водке! – мрачно передразнил его Кузя. – Кстати, она есть?
   Я знал, что после разгула, даже невинного, его мучает страх – жена его Алла сумела так воспитать. А тут еще ожидался приезд племянника, которого она везла как орудие мести – прежде всего нашей семье, но и Кузе останется. Кончились его вольготные дни.
   Вадим явно обиделся на Кузину грубость, зашевелил усами, как таракан.
   – Водки, к сожалению, нету, – холодно произнес он.
   – А у нас есть! – Кузя поставил бутылку на стойку.
   – У меня дочь родилась! – смягчая грубость друга, сообщил я.
   И Вадим смягчился. И даже предложил смягчить водку томатным соком.
   – Ну, за счастье вашей дочки! – произнес он, и мы чокнулись высокими бокалами в пустом утреннем зале окнами на сияющую Неву, и некоторое время после этого я не мог говорить: подступили слезы. Тем более Вадим продолжал: – Вы написали замечательную книгу “Жизнь удалась!” – Тогда это знали все, особенно бармены. – А теперь я желаю вам – с вашей дочерью – написать “Жизнь удалась-два”!
   – Дело! – одобрил Кузя, бокалы брякнули, и мы выпили за это до дна.
   С опаской поглядывал на него. Все его загулы кончались ремонтом: он завербовывался в какую-нибудь артель и красил. В таком подвижничестве он искал, видимо, искупление вины. Алла (будучи королевой антиквариата) шла в народ, чего она крайне не любила, поскольку сама только что выбилась из него, и вытаскивала оттуда Кузю, что было нелегко. Поскольку он долго потом не мог вспомнить: какое заседание? что, он доктор наук? Не может этого быть! Он – маляр, а вот его лучшие друзья – Коля и Вася. Но в этот раз я все же его уговорил “сдаться властям”, то есть вернуться, поскольку праздник этот фактически мой и ему не стоит чересчур увлекаться. И даже доставил его домой.
   – Ты где был? – строго спросила мама, только я вошел.
   – Дочка родилась!
   – Да, я знаю. Я уже звонила! – усмехнулась мама слегка свысока (подчеркивать свое превосходство во всем она любила). – Ну что ж, поздравляю!
   Легкий упрек мне послышался лишь в обороте “Ну что ж”… Ну что ж, наверно, я это заслужил.
   – Да-а-а! – Мама растроганно поглядела на меня. – Ой, помню, как ты орал!
   А вырос спокойный. И сейчас – подремал. Потом мама позвала к завтраку. На столе было вино.
   – Что ж, Валерий! – проговорила она. – Начинается новый, самый ответственный период твой жизни! Теперь ты отвечаешь не только за себя, но и за маленького человека!
   – Спасибо, мама! Я уже это учел. И сейчас мы пойдем с тобой покупать коляску и все остальное, что положено!
   Мама с улыбкой, слегка грустной, смотрела на меня. Она знала мою склонность к авантюрам и всяческим приключениям, но, кажется, поверила, что из всех “виражей” я выхожу с пользой для себя.
   – Ну, давай. – Мама по чуть-чуть налила в бокалы. – За нового человека! Что бы ты хотел пожелать ей?
   Наверное, счастья? Но откуда берется оно?
   – Страсти! Страсти хочу ей пожелать! – вырвалось вдруг у меня. – Главное – страсть. Будет страсть, все остальное появится. А без страсти не будет ничего.
   Мать удивленно и несколько укоризненно подняла бровь. Она делала это довольно часто. Она любила меня, терпеливо сносила мой необычный жизненный путь, но… теперь уже и на дочь я распространяю свои безумства?
   – Ты, как всегда, оригинален! – строго улыбнувшись, произнесла она. – Однако главное – это чувство долга!
   Вся дочкина жизнь помещалась еще в маленьком кулечке, а она уже отчалила и куда-то поплыла. И мы дули, как могли, в ее “парус”.
   Отец мой, когда я дозвонился к нему в Суйду, на селекционную станцию, реагировал горячо (но при этом сказал, что приехать не может).
   – Слушай, слушай меня! – сбивчиво заговорил он. – Давай это… назовем твою дочку Настей! Как сестру мою старшую, которая вырастила меня!
   “Ты-то здесь при чем?” – насмешливо подумал я (уже год он не появлялся). А замечательная его сестра, чьим именем он предлагает назвать мою дочь, прожила тяжело, безвылазно проработала в колхозе и умерла в святой бедности и в страшных, непонятно за что ей посланных мучениях! Но возражать я не стал. Не приедет – и ладно. На самом деле я был доволен, что отец из дому ушел и не мешает мне жить, как мне хочется. В закутке за огромным буфетом, который мы с Нонной облюбовали после свадьбы, я лежал, почти не выходя, и, закинув нога на ногу, тщательно изучал светлые китайские брезентовые брюки (эпоха джинсов еще не пришла). Когда в голову приходила мысль (или образ), я, приподняв ногу, писал шариковой ручкой прямо на брюках. Искать бумагу или другую подходящую “скрижаль” было лень. И вряд ли отец, даже при его полном равнодушии ко всему, что не было его работой, мог бы смириться с таким видом творчества. Увидеть такое после всех надежд, что он на меня возлагал!.. Лучше не надо.
   Его могучее влияние на мою жизнь, пусть и заочное, я ценил. Поэтому не буду ему перечить, лучше послушаться и назвать дочку Настей, как он велит… тем более у меня никаких мыслей по этому поводу не имелось.
Уважаемые читатели, напоминаем:
бумажный вариант книги вы можете взять
в Центральной городской библиотеке по адресу:
г. Каменск-Уральский, пр. Победы, 33! 
Узнать о наличии книги
в Центральной городской библиотеке им. А.С. Пушкина  
вы можете по телефону: 32-23-53
Открыть описание

1 комментарий:

  1. Из аннотации:"Валерий Попов - признанный мастер, писатель петербургский и по месту жительства, и по духу, страстный поклонник Гоголя, ибо "только в нем соединяются роскошь жизни, веселье и ужас". Кто виноват, что жизнь героини очень личного, исповедального романа Попова "Плясать до смерти" так быстро оказывается у роковой черты? Наследственность? Дурное время? Или не виноват никто? Весельем преодолевается страх, юмор помогает держаться…"

    ОтветитьУдалить

Related Posts Plugin for WordPress, Blogger...
Related Posts Plugin for WordPress, Blogger...
Новинки on PhotoPeach

Книга, которая учит любить книги