Глава I
Отчий дом
Костромские корни
Беру из альбомов две фотографии, кладу рядом. Это
мои родители в юности, им по двадцать лет, они снялись в годы прощания с
родным домом: мать — в 1892 году, отец — в 96-м (между им и ею было
пять лет разницы). Они похожи. Нет, не красотой, красивы они по-разному —
у Любови Николаевны русская, сибирская красота, у Владимира Николаевича
черты лица более тонкие, мягкие. Схожи они одинаковостью выражения:
вдохновением, горением. Романтика Революции освещает их лица: восторг и
жертвенность. Есть в их облике и приметы времени, опознавательные знаки
молодого племени защитников и слуг народа, унаследованные от старших
товарищей: у нее отрезана коса, у него из-за отворотов студенческой
тужурки видна рубашка-косоворотка.
Кого же они оставили, с кем простились, уходя в
самостоятельную жизнь? О своих дедах и бабках я знаю немного —
встретиться с ними в жизни мне не довелось. Знаю только по рассказам —
от мамы больше, от отца меньше. А увидеть их могу лишь благодаря
фотографиям из альбомов.
Счастье, что есть у меня эти два альбома в
переплетах тисненой кожи с металлическими застежками. Один принадлежал
матери, другой — тетушке, Наталье Николаевне Розановой. В них фотографии
1870–1890-х годов и более поздние. Оба альбома открываются портретами
моих дедов.
Двое бородатых красавцев, пожилых, но еще сильных,
пожалуй, схожи породой — крепкой, русской, рослой, можно сказать —
мужичьей. В облике каждого ощутима сильная натура — у Николая
Николаевича Баранского (1838–1905) — горячая, дикая, у Николая
Васильевича Розанова (1847–1894) — твердая, уравновешенная. Дед Розанов
служил ровно, спокойно дослужился до должности директора гимназии. Дед
же Баранский смолоду был неуживчив, воевал с начальством, отличался
свободомыслием, неосторожностью в речах, почему и приходилось часто
менять работу, переезжать с места на место. Работали оба увлеченно,
чинами и наградами были почти равны, дослужились один до статского,
другой до действительного статского советника, имели личное дворянство.
Отец Баранского, мой прадед Николай Васильевич, был
сельским священником в Нерехтинском уезде, в селе Бараний Погост. По
семейному преданию, прадед сам назвался Баранским: пришел маленьким в
приходскую школу, напросился со старшим братом, учитель спросил: «А твоя
как фамилия?» Мальчик слова «фамилия» не знал, учитель спросил проще:
«Откуда ты?» Мальчик ответил: «Я — Баранский», окрестив себя по месту
жительства. Так и остался Баранским. А фамилия его по отцу была Львов. В
среде духовенства в те времена изменение фамилии было делом обычным.
Видно, мальчик был способным, продолжил учение в семинарии, сделал
карьеру — был протодиаконом в течение многих лет в Петербурге.
Прадед по отцу — Розанов Василий Федорович — был
сыном сельского священника из села Матвеево Кологривского уезда. Идти по
стопам отца не пожелал, служил по лесному ведомству в городе Ветлуге
той же Костромской губернии. Он умер в 1861 году в возрасте тридцати
девяти лет, оставив жену и шестерых детей.
О своих предках со стороны отца я знаю только
потому, что братом моего деда был Василий Васильевич Розанов, биография
которого изучалась. Прабабушка моя, Надежда Ивановна Розанова, вернулась
после смерти мужа в родную Кострому, приобрела хозяйство с домом и
садом; пенсию ей назначили маленькую. Она была слаба, непрактична, пала
духом и вместе с детьми погрузилась в бедность, почти в нищету. Николай
Васильевич, мой дед, был старшим сыном в этой несчастной семье. Ему
пришлось выбиваться в люди самостоятельно. Он ушел из дому после
окончания гимназии, поступил в Казанский университет и, окончив его,
стал учителем гимназии. После смерти своей матери дед взял на себя
заботу о младшем брате Василии и увез его в Симбирск, где получил работу
в гимназии. Затем он обосновался в Нижнем Новгороде, женился; там
родились первые дети, в их числе и мой отец. Василий Розанов жил в семье
брата. Рассказ о Розановых еще впереди.
О семье моего прадеда со стороны матери я совсем
ничего не знаю. Не знаю, были ли у него дети, кроме сына Николая. Мама
не рассказывала ни о дядюшках своих, ни о тетушках, кроме одной — сестры
ее матери Валентины, тети Вали, которая жила с ними в Томске. О дедах
своих мои родители никогда не вспоминали, но что меня удивляет, они мало
говорили и о своих отцах и матерях. К счастью, оба оставили краткие
записи воспоминаний о детстве.
Дедов и бабушек своих я не знала: оба деда умерли до
моего рождения, мать отца, Александра Степановна, скончалась в 1912
году, а бабушка Ольга Сергеевна умерла в Уфе в тяжелом 1918-м, и мама не
смогла даже поехать на похороны.
Оторванность и разобщенность моих родителей со
своими родными нельзя объяснить только разделявшим их расстоянием. Дело
было серьезнее: сама жизнь революционеров — нелегальность, аресты,
эмиграция, ссылки — нарушала естественные родственные, да и не только
родственные, связи. Так называемые профессиональные революционеры,
революционеры-подпольщики, вынужденно замыкались в своем товарищеском
кругу. Род их деятельности лишал их широкого общения, сужал круг
интересов. Это объясняет и многие личные качества. В том числе и такое
печальное, как безродность или безродственность, бессемейность.
Уважаемые читатели, напоминаем:
бумажный вариант книги вы можете взять
в Центральной городской библиотеке по адресу:
г. Каменск-Уральский, пр. Победы, 33!
Узнать о наличии книги
вы можете по телефону:
32-23-53.
бумажный вариант книги вы можете взять
в Центральной городской библиотеке по адресу:
г. Каменск-Уральский, пр. Победы, 33!
Узнать о наличии книги
вы можете по телефону:
32-23-53.
Открыть описание
Комментариев нет:
Отправить комментарий