Тибет, март 1956 года
Он остановился перед самым поворотом.
Услышав шум, похожий на Топот животного, проламывающегося через бамбуковые заросли, он подумал, что это, должно быть, какой-нибудь молодой послушник, и замер. Потом раздались резкие голоса, выкрикивающие приказы на китайском. Он бросился прочь с дорожки и затаился в зарослях, опустив лицо к заиндевелой земле.
Несколько секунд спустя на дорожке появилось четверо солдат с винтовками на плечах. Они оживленно переговаривались, быстро и резко показывая руками куда-то выше по долине. Рега видел прямо перед собой пару побитых армейских ботинок, грязные шнурки с кристалликами снега. Еще несколько шагов — и они выйдут прямо на него. Он слышал дыхание и чавкающие звуки — солдат жевал табак.
— Цай нар! — прокричал голос где-то чуть дальше, и ботинки, застыв на секунду, захрустели по подмерзшей земле в другом направлении.
Рега прерывисто вздохнул, но облегчение сменилось ужасом, когда он понял суть произошедшего. Один из солдат, видимо, оглянулся в сторону переходящих одна в другую долин и увидел — в просвете между деревьями, словно в замочной скважине, — то, что должно было еще несколько веков оставаться скрытым.
Несколько мгновений спустя раздались новые крики, и десятки пар ботинок протопали мимо места, где он лежал.
Все было кончено. Их нашли.
Всю зиму монахи ждали в обледенелой чаше ущелья Цангпо. Когда снега начали таять и рододендроны пробились сквозь промерзшую землю, монахи поняли, что их время пришло. Скоро дни начнут удлиняться, и Дошон-Ла снова станет проходимым. Менялись времена года, а с ними и судьба монахов. Они несколько месяцев слышали истории — жуткие, рассказанные шепотом, — доходившие из внешнего мира. Потом, две недели назад, к монастырю с трудом добрели два носильщика. Они были все в снегу, совершенно выбились из сил, однако им удалось совершить ночное восхождение, чтобы донести до монахов известие: на противоположной стороне громадных горных пиков они видели легко узнаваемые палатки китайского поискового отряда.
Цель их появления не вызывала сомнений: других причин разбивать лагерь у начала одного из самых труднопреодолимых тибетских перевалов не было. Видимо, кто-то навел их. И теперь они ждали окончания зимних метелей.
Шли часы, а молодой послушник Рега оставался совершенно неподвижным. Он задумался, и теперь его обычно гладкий лоб избороздили морщины, а карие глаза, словно слепые, смотрели вдаль по другую сторону темной пропасти. Он, недавно достигший двадцатилетия, был от природы худым и жилистым, и холод от земли пробирал его даже сквозь теплую зимнюю одежду. Ноги занемели, и он крепко обхватил себя руками, пытаясь хоть немного согреться.
Поначалу он не понял, что за свет мелькает вдалеке. Может, это его усталый разум играл с ним после долгих часов холода и страха. Но свет не исчезал, напротив, становился сильнее: оранжевый шар, казалось, увеличивался в размерах с каждой минутой, устремляясь высоко в ночное небо.
Мысль представлялась настолько невероятной, что Рега далеко не сразу понял, что видит. Длинные языки пламени метались по стропилам монастырской крыши, ветер раздувал их, гнал дальше… Даже на фоне ночного неба он видел, как поднимается черный дым, как клубится в горячем воздухе пепел.
С трудом встав на ноги, Рега поплелся вперед — пожар притягивал его. Он должен был своими глазами увидеть, что там происходит.
Он продирался через кусты, сбрасывая снег с листьев и тяжело дыша. Наконец он добрался до поляны наверху, откуда открывался фасад монастыря. Заслонившись рукой от внезапной волны жара, он, прищурившись, смотрел на разорение. Сломанные двери большой библиотеки косо висели на тяжелых петлях и уже успели обуглиться. За ними на пороге сводчатой комнаты стена голубого огня быстро пожирала сваленные в кучу книги.
Рега прошел дальше, бесшумно ступая войлочными сапогами по вымощенной камнями дорожке. Пока что он не видел ни одного человека: ни солдата, ни монаха.
Потом за ревом пожара он расслышал тонкий, жалобный звук.
Присев на корточки за одной из громадных деревянных колонн, окружавших главный двор, Рега разглядел в тени тусклые силуэты. Большинство монахов стояли по краям двора, а посередине были согнаны, как скот, в тесную кучу, около тридцати старейших и самых немощных.
Перед ними стояли китайские солдаты, почти незаметные в темноте из-за черной формы.
Ярдах в десяти от входа во двор перед глухой стеной, сгорбившись, стоял с повязкой на глазах молодой послушник. Рега присмотрелся и увидел винтовку в его руках — послушник держал ее кое-как, ствол винтовки замер в дюйме от земли.
Внезапно солдаты вокруг него принялись кричать, вскидывая вверх зажатые в кулаках винтовки.
— Стреляй! Стреляй!
Когда молодой послушник шагнул назад, с трудом поднимая винтовку в направлении глухой стены, двое солдат схватили старика монаха из группы в центре и вытолкнули вперед. Невидимый молодому послушнику старик оказался перед ним — в нескольких футах от дула винтовки.
Когда другие монахи поняли, что происходит, во дворе поднялся гулкий высокий вой.
— Стреляй! Стреляй! — снова закричали солдаты.
Но послушник медлил — звуки насторожили его.
К нему приблизился один из военных. Он двигался надменно и важно, рукава его рубашки были закатаны выше локтей. Когда он подошел и встал за спиной послушника, в свете пожара блеснули золотом знаки различия на погонах. Рега увидел, как тот прошептал что-то молодому монаху. Раздался треск выстрела, и послушника отбросило назад, на офицера, стоявшего за спиной.
Наступила тишина. Вой смолк, когда ноги старика подогнулись и тело рухнуло на плитки двора.
Потрясенную тишину внезапно разорвали новые выстрелы, только на сей раз стреляли солдаты — под веселые выкрики они разряжали винтовки в воздух.
Офицер обошел молодого послушника, взял из его рук винтовку и одобрительно похлопал по плечу. Колени парнишки начали подгибаться, и офицер сделал шаг вперед, чтобы поддержать его. Несколько мгновений они стояли, словно слитые вместе, — две фигуры отдельно от остальных.
Потом офицер с заученной легкостью перехватил винтовку, передернул затвор и крикнул: «Следующий!»
Рега с пересохшим от ужаса ртом смотрел, как из группы выводят еще одного человека. Почему стариков? Потому что тащить их через перевал — непосильная задача? Или это пример той бессмысленной жестокости, которая, как они слышали, сопутствует так называемой культурной революции?
Он услышал женский вопль из дальнего угла двора. Видимо, это две монахини — посланницы из монастыря Намцонг. Двери в храм были распахнуты, и Рега видел, что там, внутри, делает группа солдат. Несколько мгновений он наблюдал за происходящим, и отвращение, словно желчь, подступило к его горлу. Потом внезапный выброс адреналина вывел его из ступора. Он должен убежать, спастись, чтобы рассказать другим.
Рега развернулся и тут же почувствовал толчок в спину. От удара он полетел на плитки двора, но успел повернуться и увидеть ухмыляющееся лицо солдата, вышедшего из тени.
Это был крупный, толстомордый человек с темными веселыми глазами. Он схватил Регу за шиворот и одной рукой приподнял так, что их лица едва не соприкоснулись. От него несло табачным перегаром.
— Любишь смотреть? — Пломбы на его зубах сверкнули в темноте. — Ну, это легко лечится.
Он развернул тощего Регу, ударил его коленом в поясницу и припечатал лицом к плиткам. В голове у Реги не было ни единой мысли. Он молчал — просто смотрел мимо колонн на огонь, пожиравший крышу библиотеки. На фоне черного неба ярко плясали голубые и оранжевые языки пламени.
Солдат отстегнул ремень от винтовки и проворно завязал два узла на расстоянии нескольких дюймов друг от друга. Потом он завел ремень так, чтобы узлы пришлись ровно на глаза Реги. Последовала пауза, и Рега вскрикнул, когда его голову резко отдернули назад. Солдат принялся затягивать накинутый на голову Реги ремень. Тот бессильно царапал землю ногтями, крик замер на его губах. Щеки напряглись, противясь давлению, с которым узлы все глубже впивались в череп. Еще немного — и глазные яблоки взорвались, а по щекам потекла вязкая мутная жидкость.
Рега испустил булькающий звук и без сознания рухнул на землю.
Последнее, что он видел в жизни, были эти прекрасные горящие крыши.
ГЛАВА 1
20 апреля 2005 года
Было шесть утра, и рассвет только-только пролил лучи на Крышу мира. Тонкие пальцы света проникали сквозь зубчатые пики Гималаев, и от их прикосновения засветились оранжевые палатки, разбитые на темной осыпи.
Лука Мэтьюс расстегнул молнию на палатке и в термобелье вышел на морозный горный воздух. Он был высок, и, когда расправил плечи, термобелье натянулось на мощной спине. Грязные русые волосы падали на лицо, чуть ли не черное от свирепого горного солнца. Только вокруг глаз оставались светлые пятна от солнцезащитных очков.
Несколько мгновений он стоял, прихлебывая кофе из жестяной кружки и наслаждаясь ощущением, которое испытывает человек, поднявшийся первым. Ему всегда хватало нескольких часов сна, и в редкие минуты утренней тишины он вкушал истинное спокойствие. Он вдыхал свежий морозный воздух, а жар кружки смягчал боль в опухших пальцах. Сорвав омертвевшую кожу с ладони левой руки, он осторожно провел пальцем по порезу, который тянулся до самого запястья, и покачал головой. Треклятые альпинистские травмы. В сухом горном воздухе они, казалось, никогда не заживают.
Накинув козий полушубок, купленный за несколько сотен рупий в Катманду, он обошел дымящиеся угли костра, поставил кружку на камень, убедился, что она не упадет, и помочился. Когда он был мальчишкой, отец внушил ему, что, облегчаясь, важно иметь перед глазами величественный вид. Лука тогда и не подозревал, что эта мысль будет чуть ли не единственной, на которой он сойдется со старым сукиным сыном.
Наклонив голову, Лука зевнул и помассировал лопатку. Пять дней он таскал провизию в базовый лагерь, и ремни рюкзака оставили глубокие следы на спине. Это, несомненно, была самая неблагодарная часть восхождения: ни техники, ни вознаграждения за усилия, только иногда бросается в глаза какой-нибудь пик, пронзающий одеяло облаков.
Он перепрыгнул на соседний камень и принял излюбленную позу: сев на корточки, обхватил ноги руками и упер подбородок в колени. Он скользнул взглядом по склону — милях в двух начинался первый ледник, обрезанная кромка пористого льда, ярко поблескивающая в лучах утреннего солнца. Дальше до самого горизонта тянулись горные кряжи, выставившие пики так высоко, что между ними гуляли свирепые ветра.
В двух с половиной тысячах метров над ним наконец-то стала видна вершина хребта — последний участок пути между лагерем и вершиной Макалу, пятой из высочайших вершин мира и вторым восьмитысячником Луки.
Обычно в такой ситуации его захлестнула бы волна чистой радости, но этим утром Луке явно было не по себе. Его мучило неявное предчувствие беды, которое, казалось, из желудка проникает в кости. Выплеснув остатки кофе на землю, он секунду-другую смотрел, как поднимается парок, а потом зашагал назад к палаткам.
Подъем к хребту был самой опасной частью восхождения.
— Эй, принцесса, ты что, весь день собираешься спать? — спросил Лука, постукивая по опорной стойке второй палатки.
Храп внутри прекратился, послышалось сопение и кашель.
— Господи, хуже я еще в жизни не спал. Дурацкий коврик за ночь сдулся наполовину.
Лука ухмыльнулся.
— Как насчет кофе, чтоб отметить твое хорошее настроение?
Кто-то пошевелился в палатке, потом открылась молния, и на свет божий появилась квадратная физиономия Билла Тейлора. На подбородке чернела щетина — он не брился уже несколько дней, — а светло-голубые глаза, обычно с удивлением смотрящие на мир, опухли от недосыпа. Редеющие волосы над загорелым лбом стояли торчком, словно его только что ударило током.
— Я, как всегда, чайку, — ответил он, зевая во весь рот. — Я вообще поражаюсь, с чего ты подсел на эту гадость.
Лука наклонился, поставил котелок с водой на миниатюрную горелку и зажег. Раздалось негромкое гудение. Лука смотрел, как Билл неторопливо извлекает из спального мешка свое мощное тело.
— Видок у тебя отвратный, — сказал Лука. — Ты уверен, что готов к восхождению?
— Ты что, шутишь? Я в норме.
Билл поднял руки над головой, потянулся и поковылял облегчиться к тому же камню, что и Лука.
— Но в том, что касается выбора идеального маршрута, я полагаюсь на тебя.
Лука перевел взгляд на склон и сжал зубы.
— На первом отрезке, вплоть до места, где разобьем второй лагерь, проблем нет. Потом долгий подъем по леднику, почти вертикальному. Тут поопаснее. Но когда выйдем на хребет, до вершины останется не больше двух часов.
Билл вернулся и присел рядом с Лукой, тоже устремив взгляд на склон. Лука протянул ему кружку с кипятком. Когда Билл взял горячую кружку, их глаза на секунду встретились, и Билл еще рот не успел открыть, как Лука знал, что тот скажет.
— Плевое дело.
Лука усмехнулся.
Спустя час сорок пять минут они уже были в пути.
ГЛАВА 2
Они поднимались, почти молча, уже девять часов. Тупая боль в уставших мышцах делала движения неловкими и дергаными.
Лука вел их по длинному изогнутому гребню, торя тропинку в глубоком снегу. От его страховки змейкой по снегу и ледяной корке вились две восьмимиллиметровые веревки, закрепленные на страховочном поясе Билла, который шел пятьюдесятью футами ниже. Они по очереди занимали место ведущего, но день клонился к вечеру, и силы капля за каплей утекали в глубокий снег. Оба двигались неизменным ровным шагом, держа наготове ледорубы.
Лука попытался выровнять сбившееся дыхание и заставить себя осмотрительнее протаптываться по снегу — раз… два… три. Только с третьей попытки ему удалось утрамбовать достаточно снега, чтобы сделать шаг вперед. Все равно каждые несколько минут он проваливался под корку льда и уходил в снег почти по пояс. При таких неожиданных падениях тяжелый рюкзак укладывал его на бок, и боль пронзала все тело. Биллу оставалось только ждать — он ничем не мог помочь Луке, который тратил остатки сил на то, чтобы снова подняться на ноги.
Если утром небо было чистым, то теперь надвинулась темная туча, повисшая на горе над ними. С тучей усилился ветер, вихрем гулявший по гребню, и обоим альпинистам приходилось втягивать голову в плечи, чтобы спрятаться под капюшонами курток.
Наверху гребень уходил в вертикальную стену льда, которую они видели из базового лагеря. Они должны были разбить стоянку на достаточном расстоянии от стены, чтобы не попасть под случайный камень или глыбу льда. Лука посмотрел на часы, сбросил рюкзак и принялся отвязывать лопату. Он начал закапываться, а Билл тем временем медленно приближался к нему; он добрался, тяжело дыша, и остановился, уперев ладони в колени и приходя в себя.
— Что ты думаешь об этой туче? — спросил он, так и не переведя дыхание. — Прогнозы обещали ухудшение на завтра.
Лука помедлил, снег соскользнул с лопаты. Он сдвинул очки на лоб и вытер пот.
— Она пройдет, — сказал он и продолжил копать.
Билл кивнул. Он давно уже ходил в связке с Лукой и знал, что тот не ошибается, когда речь идет о погоде. Каковы бы ни были прогнозы, Лука, казалось, всегда знал лучше синоптиков. Они шутили: если Лука отказывается идти дальше, это непременно к дождю.
Отстегнув лопату, Билл тоже принялся за работу. За тридцать минут они откопали нору в снегу и, забравшись в спальные мешки, тут же заснули. Тихое гудение горелки не позволяло звукам внешнего мира проникнуть в их убежище.
Как только забрезжил свет, Лука сквозь спальник пробил тонкий слой снега, впустив в укрытие яростные лучи солнца. Внутрь ворвался холодный утренний ветер, вытеснив застоявшийся с ночи воздух. Ночь была долгой, лихорадочной, и ни один ни другой толком не выспались — примета высокогорья.
Билл расстегнул спальный мешок, сел и застонал — от боли раскалывалась голова. Он замер, дожидаясь, когда боль утихнет. Лука тем временем стал выбираться наружу, пригибая голову, чтобы не касаться низкого снежного потолка. Из клапана рюкзака он достал плитки мюсли и тюбик сгущенного молока. Только сахар мог заставить тело альпиниста двигаться с утра.
— Дай водички, — пробормотал Билл, показывая на пластиковую бутылку у горелки. — Похоже, высушило за ночь.
— Голова болит?
— Ужасно.
Сделав несколько глотков, Билл повернул голову и сквозь дыру в снегу окинул взглядом небо.
— По крайней мере, в одном ты оказался прав.
— Да, с погодой проблем нет, — ответил Лука, пакуя рюкзак. — А с ледником будут. Слышал камнепад?
Билл кивнул. Не единожды за ночь до них доносилось, как упавшие камни отскакивают от скалы и ударяются о твердый ледник внизу. Оба каждый раз подскакивали в спальниках, но обсуждать было нечего. Они знали, что это самый опасный участок восхождения по вертикальной западной стене Макалу.
Собирались они молча, методично сворачивая стоянку. Их мысли целиком поглотило предстоящее восхождение. Они уже поднялись на более чем шесть с половиной тысяч метров. Ледяная стена впереди потребует от них серьезных технических навыков. Легкая жизнь кончилась: ледяная стена — это не какой-нибудь заснеженный склон, там назад не повернешь.
— Ты проложил маршрут, — сказал Билл, скользнув взглядом по лицу Луки. — Может, ты и поведешь?
Лука услышал нервные нотки в голосе Билла, но не оторвал взгляда от рюкзака, продолжая затягивать ремни. Оба знали, что ведущий больше рискует.
— Конечно, — ответил он, надеясь, что его небрежный тон не покажется Биллу натянутым. — Не беспокойся.
Двадцать минут спустя они стояли на гребне, ощущая тепло утреннего солнца. Лука размотал бухты и передал два конца Биллу. Билл в свою очередь снял с плеча тяжелую петлю со множеством оттяжек, ледобуров, закладок и протянул Луке, который принялся перестегивать все на свою обвязку в привычном, давно заведенном порядке.
— Никогда не встречал человека, так помешанного на этом деле, как ты. Какая разница, где какая железка у тебя висит? — заметил Билл.
— Ты же понимаешь, чем выше мы поднимаемся, тем глупее становимся. Так я, по крайней мере, знаю, где у меня что.
Несмотря на тупую боль в голове, Билл улыбнулся. Вообще-то большего беспорядка, чем тот, что царил в жилище Луки, Билл в жизни не видел: куда ни ступишь, повсюду не вскрытые письма и раскиданная одежда. Но стоило ему подняться в горы, как его характер претерпевал коренную перемену: педантичный, аккуратный, никакой халтуры и лени.
— Я буду страховать тебя вон там, — сказал Лука, показывая на выход черной породы в ледяной вертикальной стене сорока футами выше.
Потом, быстро убедившись, что Билл готов, он двинулся по гребню, на ходу регулируя длину ремешков на ледорубах. Едва не прижимаясь бедрами к стене, Лука врезался кошками в лед, и осколки летели вниз. Плавными, ритмичными движениями он вколачивал в лед ледорубы, с каждым шагом поднимаясь все выше и стараясь ставить носки в естественные щербинки во льду, а не вырубать новые ступеньки. Он не смотрел вверх, поглощенный задачей каждой новой секунды.
Он знал, что восхождение необходимо разбивать на этапы. Он должен сосредотачиваться на первом шаге, потом на втором. И ничего кроме. Думать о вершине преждевременно. Над ним была вертикальная стена высотой в тысячу метров.
Шли часы — те же движения, тот же ритм. Солнце медленно ползло по небу, и тени перемещались справа налево по полированному льду. Оба молча лезли вверх, обмениваясь парой слов, когда передавали друг другу снаряжение в конце очередного этапа.
Лука врезался ледорубами в стену и для надежности пошире расставил ноги. Он снял ледобур с ремня и ввинтил в ровную ледяную площадку у плеча. Заведя тросик в карабин, он откинулся назад, переместив нагрузку на страховочные ремни и убрав неимоверное напряжение с икроножных мышц. Потом он ввинтил второй ледобур, пропустил веревку через карабин и посмотрел вниз между ног.
Глядя вдоль веревок, он увидел сражающегося с силой тяжести Билла. Он тоже прибегал к этому способу подъема, когда уставал: врубался в лед, разбрасывая вокруг осколки, использовал силу, а не технику.
Откуда-то справа донесся шум, и по склону вниз обрушилось несколько камней, некоторые размером с человеческую голову. Они пролетели достаточно далеко и опасности не представляли, но уже один их вид — то, как они в облачках гранитного крошева отлетают от стены, — выбивал из колеи. Камни такого размера легко пробили бы их каски.
Лука увидел, как Билл наклонил голову, следя за падающими камнями, а потом их взгляды на секунду встретились. Никто не произнес ни слова. Они сознательно шли на риск и предпочитали не говорить об этом.
Выдохнув туманное облачко, Лука, давая себе редкую поблажку, поднял голову, чтобы оценить темп восхождения. Поднимались они быстро и прошли уже почти две трети. Еще несколько часов — и они будут под гребнем вершины.
Чем дальше они продвигались, тем больше падала скорость. Он слышал собственное кряхтение каждый раз, когда подтягивался наверх. Предплечья распухли и онемели. Правую ногу схватывали странные судороги, причиной которых был явно не холод. Он спрашивал себя с азартом экспериментатора: сколько еще продержится его тело?
Он знал, что дольше, чем тело Вилла. Последние несколько часов веревки нередко затягивались на поясе Луки — такие рывки заставляли его останавливаться. Он пережидал с минуту, давая Биллу возможность перевести дыхание. Но когда он пытался продолжить путь, веревки все еще не подавались.
Пятьюдесятью футами ниже Биллу в глаза стекал пот вперемешку с ледяной пылью. Под курткой сбивчиво вздымалась грудь, и каждый раз, когда он останавливался, чтобы перевести дыхание, его мучил долгий приступ кашля, после которого он чувствовал себя еще слабее. Он пытался надежнее вбивать кошки, но ноги стали деревянные, нечувствительные, и кошки на носке просто скребли лед. Ледорубы сделались неподъемными, как кувалды, и, вонзая их в стену, он понимал, что в его движениях сквозит все больше отчаяния.
Он остановился, готовясь к очередному приступу кашля. Сквозь затуманенные стекла очков он видел силуэт Луки наверху.
— Как ты там?
Билл хотел ответить, но новый приступ кашля принялся разрывать его легкие. Спустя минуту приступ прошел, и Билл стал судорожно ловить ртом воздух. Он откинул назад голову, сжал зубы в предчувствии боли и выкрикнул одно-единственное слово:
— Отдых.
Даже на расстоянии Лука уловил напряжение в голосе Билла: если семь лет ходишь с кем-то в горы, мгновенно понимаешь, когда тому нехорошо. Судя по рваному ритму их продвижения в течение последнего часа, Лука сообразил, что силы Билла на исходе.
Футах в двадцати над собой Лука приметил скальный карниз, на котором, похоже, они могли усесться вдвоем. Последние полчаса он и поднимался к этому карнизу. Когда веревка ослабла, он преодолел оставшееся расстояние и дрожащими руками затащил себя на карниз. Прислонившись спиной к ледяной стене и свесив ноги, он принялся подтягивать веревку, чтобы облегчить Билл у подъем.
— Еще пятьдесят футов, — прокричал он вниз. — У нас тут персональный балкон.
Несколько часов нос Луки упирался в ледяное зеркал о, он был целиком поглощен восхождением. Теперь же он сидел под солнечными лучами и моргал, рассматривая мир, раскинувшийся внизу. При каждом восхождении перед ним открывался новый вид, и от этого захватывало дух. Когда он смог в полной мере оценить открывшуюся панораму, его личная борьба с горой, казалось, отошла на второй план и он снова стал тем, кем был на самом деле: крохотным человечком, цепляющимся за величайшую фантасмагорию, существующую на земле.
И на сей раз фантасмагория казалась удивительно стройной.
Лука щурился от яркого света, пытаясь охватить взглядом все. Справа виднелось безупречно ровное кольцо гор, покрытых снежными шапками. Его взгляд прошелся по пикам, образующим идеальный крут. Эта симметрия была чем-то из ряда вон выходящим, словно кто-то расставил горы, пользуясь точными геодезическими приборами. В середине лежало непроницаемо плотное покрывало туч.
На глазах это покрывало начало двигаться, медленно расползаться, менять очертания, а потом что-то стало вырисовываться в его центре. Лука непроизвольно подался вперед и почувствовал, как просела веревка в руке.
Сквозь разрыв в тучах проливался свет, освещая то одну, то другую сторону фигуры, пока она наконец не освободилась целиком от облачного покрывала. Тогда Лука понял, что видит перед собой пирамиду таких идеальных пропорций, что ее не могла создать природа.
Вот только никто другой ее тоже создать не мог. Чему еще быть в центре Гималаев, кроме горы? Посмотрев вдаль, он понял, что пирамида меньше окружающих ее пиков, но незначительно. Ее высота около семи тысяч футов. Нелепо полагать, что человек способен построить такую громаду.
Рядом с ним на карнизе показалась дрожащая рука.
Долю секунды Лука недоуменно смотрел на нее — его мысли были заняты горой-пирамидой. Наконец он стряхнул наваждение и, подавшись вперед, ухватил руку Билла. Он тянул изо всех сил, а Билл скреб кошками по темной скале, пытаясь нащупать опору. Потребовались мучительные секунды, чтобы забраться на карниз, где Билл рухнул на спину, не сказав ни слова — только хрипы рвались из его вздымающейся груди.
— Ты как, старина?
Даже сквозь очки Лука видел болезненное изнеможение в глазах Билла. Он был бледен и совершенно обессилен, словно восхождение час за часом вытравливало цвет из его крови.
— Как ты? — повторил Лука, автоматически подбирая несколько последних петель веревки.
Он чувствовал, как пирамида снова притягивает его взгляд.
— Посмотри на гору, Билл. Я ничего подобного в жизни не видел.
Билл открыл было рот, собираясь ответить, но у него случился новый приступ сухого кашля. Лука повернулся вовремя, чтобы увидеть, как голова Билла упала набок, а из уголка рта потянулась кровавая ниточка. От недостатка кислорода губы его приобрели лиловый оттенок.
— Черт! — вполголоса выругался Лука, но, заметив, что Билл медленно закрыл глаза, громко сказал: — Билл… спать нельзя.
Билл оставался неподвижным, глаза его были плотно закрыты.
В голове у него стучали молоты, и даже малейшее движение грозило расколоть череп, парализовать болью. Он несколько часов боролся с этим, но теперь в глазах у него помутилось.
— Голова меня убивает, — сумел выдавить он. — Высота… мы поднимаемся слишком быстро.
— Что, так плохо?
Биллу понадобилось несколько мгновений, чтобы собрать силы, достаточные для ответа. Но когда он начал говорить, получилось неразборчивое бормотание.
— Я плохо вижу.
Лука выругался, потом повернулся и взглянул вверх вдоль отвесной стены льда. От вершины гребня их отделяло полчаса подъема. Погода была идеальной — слабый ветер, хорошая видимость. Они несколько месяцев планировали экспедицию и находились теперь в идеальном положении: гора подносила себя прямо на блюдечке. Но он уже несколько часов знал, что ему придется сделать выбор, решить, что для него важнее. Глядя на вершину, он с абсолютной уверенностью понимал, что она достижима, что он может ее взять.
— Билл, слушай. Я привяжу тебя к карнизу. Всего на час, не больше. Я должен добраться до вершины. С тобой все будет в порядке, я обещаю.
Какой-то частью уставшего сознания Билл пытался осмыслить эти слова. Он поднял голову, собираясь заговорить, но тут новый приступ кашля сотряс его тело. Билла корчило, как рыбу, выкинутую на берег.
Наконец тело обмякло, и он медленно повернул голову, чтобы сплюнуть на камни густую мокроту.
— Ты… не можешь меня бросить, — прошипел он.
Он открыл глаза и прищурился, преодолевая боль.
— Не бросай меня, — повторил он.
Билл пытался сориентироваться в тумане своих мыслей. Он не должен спать, должен бороться с этой убийственной летаргией. Тянулись секунды. Он ощущал, как проваливается в черноту. Очень долго ничего не происходило. Он слышал только хрипы в собственной груди, которая вздымалась и опадала. Он не чувствовал ничего, кроме темноты, которая все больше и больше сужала поле видимости, медленно обволакивала его.
— Лука… пожалуйста.
Голос Билла звучал теперь жалостным шепотом, слова замерли на распухших губах. Потом сквозь дымку он увидел силуэт Луки, который приближался и наконец оказался прямо над ним. Билл почувствовал руку на страховочных ремнях, осознал, что его тело подтаскивают к краю карниза.
Он потянулся, пытаясь ухватить Луку за предплечье. Он практически висел над бездной.
Когда Лука заговорил, в его хриплом голосе слышалось разочарование.
Уважаемые читатели, напоминаем:
бумажный вариант книги вы можете взять
в Центральной городской библиотеке по адресу:
г. Каменск-Уральский, пр. Победы, 33!
Узнать о наличии книги
в Центральной городской библиотеке им. А.С. Пушкина
вы можете по телефону: 32-56-09
вы можете по телефону: 32-56-09
Из аннотации : "Среди высочайших вершин Гималаев находится монастырь, о котором знают лишь посвященные. Именно в это тайное место монахи доставляют преемника великого ламы, когда возникает угроза его жизни. В это же время двое альпинистов из Англии, Лука Мэтьюс и Билл Тейлор, штурмуют одну из наиболее опасных и непокорных вершин. И вдруг среди нагромождения льда и камней видят нечто невероятное: гигантскую пирамиду с идеально ровными гранями, что, бесспорно, свидетельствует о ее искусственном происхождении. На детальных топографических картах не обозначено ничего подобного, а на снимках из космоса таинственное сооружение всегда закрывают плотные облака… Вернувшись на родину, альпинисты готовят новую экспедицию, намереваясь во что бы то ни стало найти таинственную пирамиду. Они еще не знают, что им придется окунуться в водоворот событий, от исхода которых зависит зыбкое равновесие мира."
ОтветитьУдалить