— Я с детства был помешан на кино…
Щелчок…
— Черт, да кого это интересует?
Уирр… Пленка ушла на начало… Щелчок…
— Мне так много нужно рассказать и объяснить… о моем одиночестве… о моем искусстве…
Щелчок…
— К черту эту сентиментальную ерунду!
Щелчок… Голос зазвучал вновь, уже решительно.
— Я должен рассказать о мастере, за которым я следую.
Это великий мастер. Гений! Вы ничего не сможете понять, не поняв его. Я
имею в виду, не поняв по-настоящему, так, как постиг его я.
Щелчок… Ожили, задвигались тени. Прошло какое-то время. В маленькой квартирке послышался шум — гулкий, тревожный. Прошло еще немного времени…Щелчок…
— Позвольте мне упомянуть мою библиотеку… «Имя перед названием» Фрэнка Капры была первой книгой о кино, которая у меня
появилась. Я храню ее до сих пор. Вон она стоит. Дядя подарил мне ее на
день рождения. Мне тогда было десять. А потом я купил книги Чаплина(они тоже здесь, вон там, рядом с видео), фон Штрохейма и мемуары Дугласа Фэрбенкса — их я приобрел у одного выжиги в Венеции. Ну и
мерзкий был тип! Мало-помалу библиотека росла. Видите, здесь четыре
тысячи томов. Но что я говорю, вы же ни черта не можете видеть. Вы
вообще не существуете.
Пленка замерла…
— Кому, к черту, интересно слушать про мою библиотеку?
Щелчок… Пленка вновь поползла вперед…
— Честно говоря, это нелегко. Именно поэтому я начал
издалека. Хочу, чтобы вы знали, через что мне довелось пройти и что
пережить. Хочу, чтобы вы поняли, как трудно было прийти к тому, к чему я
пришел.
Тень у магнитофона шевельнулась, вытянулась.
— Я хочу пива. Интересно, есть в этом долбаном доме пиво?
Тень вернулась и опять застыла пятном в массивном кресле. Долгое время все было тихо. Затем вновь раздался щелчок, и зашуршала лента.
— У меня была мания… По-другому это не назовешь… Я с
ней родился. Я рос, и она росла, как раковая опухоль, но я не противился
этой болезни, даже любил ее… Трудно выразить… Я был… В общем, я
отравлен кино.
Говоря это, я не имею в виду, что люблю ходить в кино
и пересмотрел кучу фильмов, хотя это действительно так. Дело в том, что
я мыслю кинокадрами. Я непрерывно кадрирую реальность, а затем то так,
то эдак монтирую ее куски. Когда я разговариваю с людьми, я вижу
«крупный план Джеймса», затем «наезд камеры, и максимальное увеличение»,
или «в другом ракурсе — Розмари», или «обратный ракурс», или «камера
катится вместе с «порше», и мы видим водителя, нервно прикуривающего
сигарету». Теперь вы понимаете, что я имею в виду? Я не человек, я —
живая камера. И это далеко не всегда приятно. Я был у психиатра и знаю,
что это не вполне нормально.
Но мой мозг постоянно занят монтажом. Оживленное
движение на шоссе, пролегающем вдоль побережья, полицейский и уличный
торговец нелегальным товаром, выхваченные камерой из городской сутолоки…
Предметы, которые я вижу, ситуации, в которых я оказываюсь, режутся на
кусочки, перетасовываются и вновь составляются вместе, и непрерывность
этого процесса становится кошмаром, который и есть моя жизнь.
Итак, я с детства был помешан на кино. Все началось со старых фильмов. Черно-белых. «Три придурка», Лаурел и Харди, Полицейские Кейстоуна. Атмосфера в семье была унылая, я бы даже сказал —
тягостная. Родители — баптисты самого строгого, дурного толка, но с
деньгами, и немалыми. И при этом мы жили в Небраске! Вы знаете, что там
за люди? Ограниченные, жадные ублюдки. Жизнь моя была серой и скучной, и
единственной отдушиной для меня было кино. Я освоил синтаксис
кинематографа раньше, чем выучился грамотно писать. Можете смеяться,
если хотите, но я скажу: я видел нечто метафизическое в тех старых
комедиях и мелодрамах. Кино стало моей религией.
К восьми годам я прослыл странным ребенком. Ни
братьев, ни сестер у меня не было. Отец был со мной сух и неразговорчив.
Этот мудак просто не замечал меня. Я делал свои первые фильмы на те
гроши, что удавалось иногда стащить у матери. Я сам шил костюмы. На
оборотной стороне бумажных мешков писал сценарии. И все соседские дети
знали их наизусть. И что это были за фильмы! Взять хотя бы «Сагу о
Чарльзе Старкуэзере», главный герой которой, серийный убийца,
преследуемый полицией, колесит по дорогам Среднего Запада и наводит ужас
на его жителей. Теперь, конечно, это можно счесть проявлением
болезни — особенно теперь, но… На чем я остановился?… Ах да, мои фильмы…
В моей голове рождались грандиозные эпические полотна… «Битва при
Анцио«… я был помешан на Второй мировой войне… римейк «Инцидента в Оксбоу»…
Я снимал все эти фильмы с великой тщательностью. Мне
нужны были основные кадры, верхние и нижние ракурсы, обратные точки
съемки, и я заставлял этих маленьких говнюков повторять каждую сцену
снова и снова, пока не получалось то, что я хотел. И мне было наплевать
на их нытье и слезы, на их просьбы сходить отлить, на то, что матери
звали их домой. Мне было наплевать на все это, потому что Я СНИМАЛ КИНО!
Вам когда-нибудь доводилось монтировать
восьмимиллиметровку? Я едва не ослеп. Я работал в подвале на шатком
карточном столике. Представляете? В доме двадцать комнат, а я — в
подвале! И там, среди пауков, плесени и грязного белья (в подвале была
устроена домашняя прачечная), я монтировал фильмы, пользуясь тупыми
ножницами, фотоклеем и просмотровым устройством, которое сделал
собственными руками. А потом я эти фильмы показывал. Ничем другим в том
чертовом доме я не занимался. Меня и не заставляли ничем заниматься,
будто знали, что я должен делать только это. Я показывал свои фильмы
родителям, дядям и родителям некоторых своих друзей. Я делал все
звуковые эффекты, сам озвучивал всех своих героев, даже музыку сочинял:
колотил по урне, имитируя барабанную дробь, бряцал на пианино, визжал и
скрежетал, создавая шумы. Сейчас, вспоминая все это, я понимаю, что
приводил родственников в смущение своими занятиями. В нашей семье
помешательство считалось чем-то постыдным. Но я себя помешанным не
считал. Я ненавидел своих домашних за тупость, за неспособность видеть и
чувствовать… И меня не заботило, что они думают. Я-то видеть умел.
Каждый режиссер — давайте смотреть правде в глаза, в
восемь лет я уже был режиссером — претендует на роль Бога. В самой
природе режиссера заложена непреодолимая тяга к манипуляции. И я ужасно
люблю этим заниматься. Я манипулировал соседскими детьми. Посредством
своих фильмов я пытался манипулировать и взрослыми. Мне необходимо
доминировать, иначе я делаюсь… Я ощущаю себя самим собой, только когда
манипулирую другими. Именно поэтому у меня никогда не было прочных
отношений с кем-либо.
Детство, проведенное в Небраске, сделало меня злобным
и вспыльчивым. На мне поставили крест. В меня никто не верил. Никто не
хотел иметь со мной дела. Я плохо учился, баптист из меня вышел
никудышный. Очевидно, что-то во мне не так, верно? И я презирал свою
семью, людей, которые меня окружали, особенно учителей, потому что
чувствовал их лицемерие и ограниченность. Они мне платили той же
монетой… Называли меня маленьким Чарльзом Старкуэзером и прочими
подобными именами… В глубине души они боялись меня… Люди всегда боятся
избранничества, природного таланта…
Вам придется принять во внимание этиологию, корни моего замысла. Вы должны слушать
внимательно, должны постичь истоки, а это не так-то легко, как может
показаться на первый взгляд.
Мною двигала мания величия. Я признаю это. Но вдумайтесь. Кино! Снимать фильмы — это не горшки обжигать и не три строчки хайку сочинить. Это очень трудное дело, и победитель получает необычайную награду.
Снимать фильмы — значит бросать вызов бессмертию, и
между теми, кто решается на такое, идет борьба не на жизнь, а на смерть.
Тех, кто вступает на этот путь, ведет вперед мания величия. Они верят,
что наделены исключительным талантом. В действительности талантом
обладают очень немногие… единицы… Эти люди — вне морали… Они выше
общепринятых нравственных норм. И я был таким… с самого начала…
Я страдал от сжигавшей меня страсти, оттого что вся
моя жизнь была подчинена кино. Кино меня в конечном счете и погубило. Я
заслуживал куда большего, я был этого достоин… достоин как никто другой…
достоин воплощать в жизнь свои мечты… свои видения…
Достоин творить…
Щелчок… Пленка замерла. Тишина. Никакого движения. Открытая бутылка пива на столике.
— К черту все это дерьмо!
Хриплый, неприятный смех наполнил комнату.
Уважаемые
читатели, напоминаем:
бумажный
вариант книги вы можете взять
в
Центральной городской библиотеке по адресу:
г.
Каменск-Уральский, пр. Победы, 33!
Узнать
о наличии книги
в
Центральной городской библиотеке им. А.С. Пушкина
вы
можете по телефону:
32-56-09
Открыть описание
Из аннотации:
ОтветитьУдалить"Так убивают в Голливуде!
Ранним утром на пустынном калифорнийском пляже одинокий бегун жестоко убит радиоуправляемой моделью аэроплана. Спустя несколько дней молодая девушка-секретарша погибает от удара током в ванной комнате фешенебельного отеля Лос-Анджелеса. Еще через несколько дней на мебельном складе обнаруживается сундук с трупом задушенного человека…
Несмотря на отсутствие видимой связи между убийствами, у лейтенанта полиции Фреда Сантомассимо возникает подозрение, что их совершил один и тот же человек: попкорн, найденный детективом на месте всех трех преступлений, и экстравагантная театральность, с которой они обставлены, заставляют предположить, что убийца связан с миром кино. Сантомассимо и его консультанту и возлюбленной Кей Куинн, ведущим свое расследование на улицах киностолицы мира, предстоит окунуться в череду драматических событий и, рискуя собственными жизнями, узнать, кто стоит за потрясшей Лос-Анджелес серией кровавых смертей и какое отношение к происходящему имеет сэр Альфред Хичкок…"